ночам!
— Как же так? — удивилась Матушка. — А сама с Дрюней шлялась все ночи напропалую, в том числе и перед свадьбой!
— Так то с Дрюней! — мечтательно протянула подруга и взвизгнула, испугавшись вывернувшего из темной подворотни квартального патруля.
— Куда это вы собрались? — раздался голос Йена Макхолена. — Негоже девицам одним гулять после полуночи!
— У нас неотложное дело, сержант, — игриво улыбнулась ему Ванилла. — В квартале Белокостных. А страшно — ой, и не говорите! Я прямо каждый раз удивляюсь, как вы не боитесь улицы патрулировать в такое позднее время. Должно быть, в патруль идут только ОЧЕНЬ смелые ребята!
«Ребята» дружно хэкнули и втянули животы.
— Есть такое дело, — польщенно заявил Бычок и повернулся к солдатам. — Донатан, проводи девушек до места назначения и обратно! После вернешься на третий пост и подождешь нас. И чтобы отчитался мне!
— Есть! — кивнул тот.
— Сержант! — Ванилла чмокнула его в щеку. — Вы наш герой! Ребята, вы все — герои всех девушек нашего квартала! И никакие бла-ародные рыцари с вами не сравнятся!
Матушка в спектакле не участвовала. Лишь благодарно кивнула донельзя довольным патрульным и взяла на заметку накормить их за счет заведения, когда явятся в следующий раз перекусить.
Еще несколько раз на пути попадались патрули, а также развеселые компании, встречавшие ночных гулен выкриками и скабрезными шутками. Впрочем, крики смолкали, стоило веселящимся разглядеть солидную фигуру Донатана, в железной кирасе и красном дублете похожего на воинственный помидор в доспехах.
Домик госпожи Поползень был невелик, но крепок. Сложенная из добротного бруса избушка стояла на сваях над заводью канала, отделяющего кварталы друг от друга. Под помостом, ведущим к крыльцу, обильно росли рогоз и камыш. Должно быть, летом здесь так стрекотали лягушки, что уши закладывало.
— Сюда шли? — удивился Донатан.
— Сюда, — подтвердила Ванилла. — Подождешь нас? Мы недолго!
— У меня приказ! — важно задрал подбородок патрульный. — Доставить до места назначения и обратно!
— Спасибо, — бледно улыбнулась Бруни.
Она была близка к обмороку. Всю дорогу ей казалось, будто она, как муха, завязла в паутине судьбы, не помнила прошлого, не ощущала настоящего и не видела будущего. Лишь боль, черной кошкой свернувшаяся вокруг сердца, подсказывала, что она еще жива.
Дверь распахнулась, едва подруги ступили на помост. В темноте коридора ничего нельзя было разглядеть. Поколебавшись, они шагнули внутрь.
Невысокая, укутанная шалью фигура провела их из неосвещенных сеней в небольшую комнату. Свет здесь исходил лишь от пламени камина. Обстановка была простой, но удобной, в ней неуловимо ощущался исконный ласурский крестьянский колорит: то ли в полосатых домотканых половиках, положенных крестом друг на друга, то ли в домашнем алтаре, украшенном сухостоем и подношениями в виде ярких леденцов и сухофруктов, то ли в мебели, сработанной вручную безо всякого применения магии и оттого выглядящей основательно, но грубовато.
Из угла комнаты вышла навстречу, мяукая, черная кошка с желтыми глазищами. Матушка невольно вздрогнула — кошка показалась ей знакомой. Не она ли недавно запускала когти в ее сердце?
— Уйди, Уголек, уйди, — замахала на животное хозяйка дома. — Не до тебя сейчас!
Она обернулась, и Бруни разглядела миловидное и нестарое лицо одинокой женщины, чья красота никому не нужна.
— Так-так-так… — пробормотала госпожа Поползень, тоже рассматривая гостью. — Умная девочка… гордая. Душа добрая, сердце большое, всех бы вместило, а себе местечка не оставило… Сама захотела прийти? Я так и думала. Ты, — она посмотрела на Ваниллу, — присаживайся вот здесь, у очага. Приласкай Уголек, она любит, когда ей чешут пузико. А ты, девушка, иди за мной.
Нервно теребя завязки кошеля, подвешенного к поясу платья, Бруни проследовала за хозяйкой в маленькую комнатку без окон. Здесь не было ни камина, ни печи, под потолком висели связки трав, пахли тонко и остро.
— Садись, — госпожа Поползень указала на стул рядом с круглым столом, накрытым алой бархатной скатертью с явным запахом плесени. — Значит, Ванилла меня о твоем любимом спрашивала. Как же его угораздило так насолить нашей сестре, ведьме?
Матушка вздрогнула. Госпожа Поползень смотрела на нее с сочувствием.
— Пожизненный венец безбрачия — одно из самых подлых ведьминских проклятий, — пояснила она. — Наславшая его тоже платит — мы все платим за все, — но она платит одиночеством до скончания своего века. Чтобы решиться наложить такое проклятие, надо быть очень и очень… — она задумалась, подбирая слово, — …обиженной! Что он сделал, твой любимый? Не явился на свадьбу? Поиграл с ней и бросил? Обрюхатил и не признал ребенка?
Кровь бросилась Бруни в лицо. Ее Кай ничего этого не делал! Он был невиновен и страдал за другого!
— Я ничего не знаю, — сквозь зубы пояснила она, — кроме того, что вина лежала на его отце.
— Вот даже как, — пробормотала госпожа Поползень. — Не повезло парню! Ванилла тебе передала мои слова?
