записанные Матушкой со слов Веся, и загорелся так готовить блюда для оборотней, чтобы те и не догадывались о человеческом происхождении повара. Непознанные вкусы Пип воспринимал как вызов своему мастерству, а после вынужденного безделья был полон энергии. Новый поваренок, бедняга Питер Конох, только и успевал выслушивать в свой адрес выговоры и упреки. Посуды за первые две недели бывший мастеровой побил столько, что не перечесть. Но и он потихоньку втягивался, учился не мешаться Пиппо под ногами на маленькой кухоньке, не задевать табуретки и не наступать на лапы Весю, когда тот в редкие минуты отдыха в обличье зверя дремал у очага.
Этим туманным утром Бруни проснулась затемно. Полежала, борясь с дремотой, однако внутреннее напряжение гнало прочь из-под теплого одеяла на холод выстуженной за ночь комнаты. Накинув на плечи теплый халат, она собралась было затопить матушкину печь, но застыла у кровати, страшась взглянуть в окно: на подоконнике лежал отсвет, будто край одеяния призрака, присевшего отдохнуть в оконном проеме. Не решаясь признаться себе, что все еще ждет любимого, Матушка сделала несколько шажков к окну, а потом метнулась к нему и прижалась лбом к холодному стеклу.
Он падал тихо, будто печалился, — первый снег в этом году. Мохнатыми, неправдоподобно огромными хлопьями. Устилал площадь Мастеровых белым покрывалом, отражающим блекнущий свет фонарей, которые всегда гасли с первым лучом солнца.
Бруни посмотрела на восток. Она понятия не имела, в каком направлении Кай выехал из столицы и откуда должен был вернуться, но ей казалось: он появится в городе как второе светило, неся свет и тепло тем, кто его любит… Вот только к ней он больше не вернется.
Тем вечером в продуваемой сквозняками мансарде Турмалин вернул ей чешую дракона со словами: «Как бы ни радовался я твоему порыву спасти любимого ценой собственного счастья и тем самым освободить меня, прежде подумай, чего ты лишаешь себя! Кай твой будет счастливо женат, вырастит детей, и судьба убережет его от напастей, болезней и ранней смерти, но… все это — без тебя! Готова ли ты потерять его навсегда?»
Слушая его голос, она, как и сейчас, смотрела в окно, а перед глазами плясала, усмехаясь, тьма отчаяния, в которое она падала-падала-падала, как в омут.
«У меня есть еще несколько дней на этом свете, прежде чем я отправлюсь в другой, — продолжал Григо, — и это время тебе задуматься! Если ты все же решишься — брось чешую в огонь. Я выполню твое желание и исчезну навсегда. Коли нет — береги ее. Она принесет тебе удачу и отведет беды… Все, кроме одной — проклятия Кая она не снимет!»
Холод пробрался под халат. Матушка, кинув прощальный взгляд в окно, торопилась одеться и спуститься вниз, в кухню. Весь уже растопил печь и натаскал воды. А теперь баловался — поднимал полное ведро на вытянутой руке и считал вслух, сколько продержит.
После стылой комнаты тепло очага ласкало кожу, будто нежные ладони любимого.
— Выйду с тобой, — сказала она мальчишке, — надо на рынок, посмотреть приправы кое-какие.
— Бруни, — Весь вылил ведро в кухонную бочку, — разрешишь мне сегодня в казарме переночевать? Рахен и ребята пригласили…
— Разрешу. А почему ты их в гости не зовешь?
В глазах оборотня промелькнула растерянность.
— Я думал, тебе будет неприятно, — пояснил он. — Будешь думать: а вдруг они украдут что?
— А они украдут? — поинтересовалась Матушка.
— Понял тебя! Я за них отвечаю! — по-военному кивнул Весь.
— Вот и славно, — улыбнулась она. — Пригласи их в субботу, мы с Пипом будем печь вафли с карамельным сиропом и взбитыми сливками. Надеюсь, твои собратья любят сладкое?
Мальчишка резонно ответил:
— Ну я же люблю! — И непроизвольно облизнулся.
В дверь постучали.
— Что так рано? — заворчал Весь, поворачиваясь к двери, но Бруни крепко сжала ладонью его плечо.
Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Неужели?..
— Сама открою! — пересохшими губами прошептала она.
За дверью стоял гном в пропыленной одежде, с бородой, заплетенной в косицу. Окинув хозяйку трактира неожиданно цепким взглядом из-под насупленных бровей, он расстегнул застежку плаща, под которым виднелись буро-зеленый камзол члена Гильдии почтарей и кожаная сумка, притороченная к широкому поясу с другой стороны от чекана.
— Вы — Брунгильда Рафарин, владелица трактира «У Матушки Бруни»? — спросил он.
Та растерянно кивнула. Весь на всякий случай встал рядом, потеснив ее плечом.
Гном порылся в сумке, извлек кожаный футляр, в каких хранятся свитки, проверил знак, оттиснутый на сургучной печати шнура-оплетки, протянул его Бруни.
— Вам письмо, хозяйка!
Матушка едва справилась с руками — так они тряслись. Прижала футляр к груди, поинтересовалась:
— Сколько я вам должна?
