вестибюлю, правда, еще носились встревоженные шепотки, но в маленькой группке, окружившей желтый сверток, наступила благословенная тишина. Ребенок глядел на Алека серьезными глазами, лишь чуть темнее, чем глаза самого Лайтвуда. Тот тоже не сводил с него взгляда. Казалось, его самого неожиданное молчание младенца удивило не меньше, чем остальных.
– Так что? – нарушил тишину Делани Скарсбери. – Будем связываться с Конклавом или как?
Магнус развернулся к нему золотисто-черным вихрем и пригвоздил к полу таким взглядом, от которого Скарсбери попытался вжаться в стену.
– Вы полагаете, я способен оставить ребенка-мага в милосердных объятиях Конклава? – ледяным голосом вопросил маг. – Мы заберем его, правда, Алек?
Алек не сводил глаз с ребенка, но поднял взгляд, когда Магнус к нему обратился. На лице его на миг промелькнуло потрясение – как у человека, которого резко вырвали из сна, – но почти сразу же оно сменилось решимостью.
– Да, – ответил Алек. – Конечно.
Магнус повторил то же самое движение, которое несколько минут назад сделал Лайтвуд, – взял его за руку и крепко сжал в безмолвной благодарности. Алек снова стал разглядывать малыша.
С плеч Саймона словно свалился огромный груз. Он не боялся (ну, почти не боялся), что им с Джорджем придется возиться с ребенком и укладывать его спать в ящик из-под носков, но призрак огромной ответственности, замаячивший было перед ним, пугал не на шутку. Потому что речь шла о маленьком, беспомощном, брошенном малыше. Саймон слишком хорошо знал, как Сумеречные охотники относятся к нежити, и понятия не имел, что делать с этим ребенком. А Магнус взял всю ответственность на себя, забрал малыша – в прямом и переносном смысле. И не дрогнул ни на мгновение. Маг вообще вел себя так, словно ничего особенного не произошло, и брошенные дети попадаются ему сплошь и рядом.
Все-таки крутой парень этот Магнус.
Саймон знал, что Изабель заночевала в Аликанте, так что ей и Алеку предстояло провести вечер с отцом. Изабель сходила в тот дом, где когда-то жил Рагнор Фелл и где имелся работающий телефон. А Катарина установила в Академии еще один телефон и сказала, что Саймон может им воспользоваться. Так что Саймон с Изабель договорились устроить «телефонное» свидание. Вот и возможность рассказать девушке о том, как здорово поступили ее брат и Магнус.
Магнус ловил себя на мысли, что он рискует оказаться первым магом в истории, которого сразит сердечный приступ.
К ночи он понял, что больше не может оставаться в апартаментах Академии и дышать спертым воздухом вместе с сотнями нефилимов. Так что Магнус отправился гулять по лужайке вокруг Академии.
Бедный ребенок. Магнус едва мог смотреть на него – таким маленьким и беспомощным был этот малыш. Из головы не шли мысли о его беззащитности и уязвимости и о том, как, наверное, больно было его матери с ним расставаться. Магнус прекрасно знал эту тьму – тьму, для которой бедный ребенок появился на свет и которую ему еще только предстояло вынести. Катарине было легче – ее растила любящая семья, понимавшая, кто она, и воспитавшая ее именно такой, какой она стала. Но Магнусу пришлось пройти долгий путь, прежде чем он стал тем, кем был сейчас.
Маг знал, что обычно случается с такими детьми – с теми, кто от рождения не похож на человека и с чьим существованием не могут смириться ни собственные матери, ни, тем более, окружающий мир. Он не мог даже представить, сколько таких малышей погибло за все темные века человеческой истории. Они могли стать волшебниками, могли стать бессмертными – а им не дали даже шанса на жизнь. Подкидыши, как этот ребенок, утопленные дети (одним из которых чуть было не стал когда-то и сам Магнус)… Дети, которые так и не смогли оставить в истории свою сияющую волшебную метку. Дети, которых никто не любил и они сами никого не любили. Дети, которые оказались просто шепотом, растаявшим на ветру, памятью о боли и отчаянии, скрывшейся в темноте. Ничего больше не осталось от этих потерянных детей – ни звука, ни смеха, ни поцелуя.
Если бы не удача, Магнус мог бы оказаться в их числе. Если бы не любовь, Катарина с Рагнором тоже погибли бы во младенчестве.
Этот малыш тоже чуть было не пропал, и Магнус все еще понятия не имел, что с ним делать.
Он в очередной раз возблагодарил странный и прекрасный счастливый случай, пославший ему Алека. Именно Алек отнес ребенка-мага наверх, в их апартаменты. А когда Магнус сотворил колыбельку, именно Алек нежно положил в нее малыша.
Потом, когда ребенок расплакался, морща маленькое синее личико, Алек вынул его из колыбельки и стал расхаживать по комнате, поглаживая по спинке и бормоча что-то успокаивающее. Магнус занялся едой и попытался сотворить молочную смесь. Он где-то читал, как нужно проверять температуру молока, но закончилось все тем, что маг обжег себе запястье.
Ребенок плакал, бесконечными часами плакал. Но, как ни досаждали ему беспрерывные рыдания, Магнус понимал, что не имеет права в чем-то обвинять это маленькое потерявшееся существо.
Только к вечеру, когда в маленьких чердачных окошках угасли последние солнечные лучи, малыш наконец уснул. Алек тоже задремал, привалившись к колыбельке, и Магнус почувствовал, что ему нужно выйти на улицу. Алек лишь устало кивнул, когда маг сказал, что пойдет глотнуть свежего воздуха.
Круглая, как огромная жемчужина, в небе сияла луна. Ее свет преображал волосы ангела в витраже над дверью в чистое серебро, а по-зимнему обнаженные поля – в залитые сиянием просторы. Магнусу вдруг жутко захотелось повыть на луну, как оборотню.
Он не мог придумать, куда можно отвезти этого несчастного малыша, кому можно его доверить, кто захотел бы и смог его полюбить. Едва ли на всем
