складывающих и проливающих смолой костры, на малые костерки, занявшиеся тут и там.
Флигели по сторонам уже туманились, у въездных ворот на столбах зажгли фонари, и свет их расплывался дымными ореолами.
Я прищурился.
Кто-то стоял там, за светом фонарей. Жилками не достать, разве что винтовочной пулей. Или это уже?..
Я похолодел.
— Георгий.
— Что? — обернулся Тимаков.
— Посмотри, — я кивнул в сторону ворот.
Стоявший там тем временем прошел вперед, и в руках у него обнаружилась палка с белым лоскутом на конце. Он повозил ей в воздухе.
Фигурки жандармов у первой линии костров взяли его на прицел.
— Кажется, переговорщик, — тихо сказал Тимаков.
За нашими спинами раздался дробный перестук каблуков — человек восемь еще спустились по крыльцу к дормезам.
— Кровь вам в помощь! — догнал их голос Сагадеева. — И пинок под зад! Я был лучшего мнения о вас, господа!
Обер-полицмейстер, рассерженный, краснолицый, вклинился между мной и Тимаковым.
— Ничего, — сказал он, шевеля усами, — клопы бегут с корабля…
— Крысы, — сказал я.
— Клопы! Крыс я уважаю. У первой дочки была такая беленькая… — Сагадеев оборвал сам себя. — Значит, жандармская полурота, двадцать солдат, человек сорок от фамилий, ну и мы с вами! Я думаю, достаточно.
— К нам переговорщик, — сказал Тимаков.
— Где? — спросил Сагадеев.
— У ворот.
Заржали лошади. Со скрипом, покачиваясь, из-за угла выкатили добавочным рядом две кареты с фамильными щитами на боковинах, их сразу, еще до остановки, облепили желающие попасть внутрь. Катарина Эске с отцом ожидаемо оказались в конце очереди.
Я стиснул зубы.
— Смотрите! Смотрите! — вдруг вспыхнуло среди толпящихся.
Вскинулась женская рука, указывающая на неторопливо шагающего к дому человека.
Звенящая тишина, полная ищущих глаз и приоткрытых ртов, царствовала несколько мгновений. Затем в обратную захлопали дверцы, дормезы, будто диковинные овощи — семечки, повыплевывали людей.
— Это кто? — зашелестело над головами. — Он один? Один?
— Пойдемте, Бастель, встретим? — покосился на меня Сагадеев.
— Да, — я застегнул ворот мундира. — Перехватим на полпути. Георгий, вы с нами?
— Н-нет, — мотнул головой Тимаков. — Не могу. Вон они все повыскакивали, их же надо снова… — Он двинулся к дормезам. — Господа, а если сейчас поедем?
Мы с Сагадеевым пересекли плац.
Переговорщик остановился у начала вырубленной аллейки и замер. Замер и сопровождающий его жандарм.
Снова бултыхнулся в воздухе лоскут.
— Кажется, он военный, — сказал обер-полицмейстер.
— Скорее, отставной.
У переговорщика было загорелое до смуглости лицо. Мне вспомнились Жапуга и письмо Жукоевского полицмейстера. Загар был ассамейский. К некоторым прилипает так, что не сходит годами.
Нос горбинкой. Черные, пронзительные глаза. Левое плечо ниже правого. Не от ранения ли? Жилки закрыты.
— Доброй вам ночи, — усмехнулся переговорщик, снимая платок с палки.
На нем были поношенный военный кафтан и заправленные в сапоги шаровары. Погоны спороты, серебряные значки с петлиц удалены. Кавалерист? Или это маскарад с переодеванием?
— Не представитесь? — спросил я.
— Не вижу смысла.
— Хотя бы фамилию.
Переговорщик намотал платок на кулак.
— Зовите Лоскутовым, — он окинул меня взглядом и хмыкнул. — А вы тот еще… Молодо выглядите. Столько неприятностей…
