Ночь. Все еще ночь.
И неоткуда ждать помощи. Все, Бастель. Все.
— Вот чего не отнять, — сказал появившийся в зале Шнуров, — в женщинах высокой крови все-таки видна порода. Ножки точеные, грудки славные. Даже жалко, что мертвые. Смотрю на сестрицу вашу — красотка.
Он подождал моей реакции. Не дождался.
— Знаешь, Кольваро, — сказал он, — я не дам тебе легкой смерти. Испытаешь «пустую» кровь на себе. Жуткое зрелище вообще-то. Я этого не люблю, все забрызгают, звери эдакие, ни капельки в теле не оставят, поэтому — прощайте!
Шнуров взялся за створки, поглядел на застывших «пустокровников».
— Убить их, — приказал он.
И весело засвистел, удаляясь.
Глава 23
«Пустая» жилка стиснула мое горло.
Мушки в глазах. Холод в груди. Отнимаются пальцы.
Да, это в привычках у палачей — начинать с малого, длить удовольствие. Кожа, суставы, мелкие кости, второстепенные сосуды. Все это ломается, лопается, прижигается медленно, с расстановкой, со знанием дела.
Жертва должна чувствовать свой распад, смотреть на свою кровь, украшающую брызгами стены, в идеале — кричать и биться в ужасе.
Ничего-ничего. Ждите. Я сейчас тоже начну…
Справа тоненько вскрикнул государь-император, и что-то липкое, теплое попало мне на лицо, на губы. Солоноватое.
Кровь.
Через мгновение щупальца «пустых» жилок ввинтились и в меня.
Больно. Гуафр! Тяжело, тошно, подышать бы, глотнуть воздуха. Нет воздуха. Сплюнуть кровью. Все. Может, действительно встречусь сейчас с родными?
Смерть — как черный росчерк, черта…
Подведем черту под Бастелем: был, старался, не преуспел. Разбили в пух и в прах. На что ты надеялся, мальчик?
Ни на что. Умира…
Кажется, на какое-то время я потерял сознание. Возвращение в реальность было похоже на популярные одно время гальванические опыты — очнулся, дрыгнул ногами, будто поднесли провод с искрой. Затем включили тусклый свет для одного глаза.
Странно, подумалось мне. Жив? А росчерк? Он привиделся или нет?
Тяжело, черт. Недоубит. Какая-то дурно пахнущая ткань лезла в рот, что-то упиралось в ребра и давило на пах. То, что виделось глазом, имело сходство с лаковыми паркетными плашками и ножками стульев. Кажется, я там же, где раньше. Зал. Зал — это уже хорошо.
Кое-как высвободив левую руку, я с трудом выполз из-под тяжелого, навалившегося на меня тела. Здоровый же детина. Нет, чтоб упасть в сторону.
Ногу — раз, ногу — два.
«Пустокровник», словно отчаявшись меня задержать, мягко опрокинулся на спину, подставив свечам угрюмое лицо. Мертвый: низкая кровь проступила дохлыми жилками.
А второй?
Я повернул голову.
Второй лежал рядом с государем-императором, по-свойски забросив ему руку на плечо. Тоже мертвый.
Нет, подумал я, черный росчерк мне не привиделся. Он был. Он пришел…
Я вывалился из зала, зацепив рукой ремень беспечно валяющегося карабина.
— Господин полковник.
Огюм Терст не ответил мне.
Он сидел на стуле, упираясь желтоватой щекой в плечо. В месте ранения сюртук напитался кровью. Пепельные жилки укорачивались, распадаясь.
— Господин полковник.
