— С кляксами, — прошептал Котов. — С помарками…
На секунду его повело, и показалось, что в одном кресле вправду сидит волк, а на спинке другого — белая полярная сова… Но орк выправился и мужественно поднес стаканчик ко рту, падая, проваливаясь обратно в парчовые объятия кресла.
Алина проснулась удивительно легко. Выспалась. Постель — странная, простая, как квадрат, без подушек и немилосердно жесткая, почему-то оказалась удобной.
Никогда в жизни у нее не было лучшей постели.
Вчера.
Она смотрела, робея, в нечеловеческие глаза с вертикальными зрачками — и говорила о себе то, чего не рассказывала никому и никогда. По- девчоночьи задыхаясь от счастья и осознанного чуда.
Каждое горящее прикосновение инопланетянина, каждая опасная, острая ласка отзывались в ней невероятным пониманием собственной сути… и наслаждением.
Он не поцеловал ее ни разу.
Он просто не знал, что это такое.
Уши горели от укусов, шея сладко ныла. Алина подняла руку — на внутренней стороне плеч виднелись длинные розовые полосы от когтей.
Ноги дрожали.
Ей показалось, что несколько часов назад она упала в горячий водоворот. Горячий, мощный. Душный. Душный, да — она вспоминала длинную черную прядь, обвившую ее шею, и безумную смесь страха, восторга и благоговения. И счастья, которое не укладывалось в рамки каких-то слов, каких-то определений. Она почти теряла сознание, оставленная без воздуха, почти теряла… и таяла в жестких пальцах с острыми когтями, которые не знали никаких границ, никаких правил.
«Ничего не бойся», — шептали горячие губы и снова касались ее уха.
И она не боялась.
Рассудок просто подевался куда-то, улетел вслед за космическим ветром.
Кажется, она кричала.
И в который раз падала в бескрайний безмолвный простор, полыхающий протуберанцами звезд.
А теперь она, замотавшись в черную простыню из легкой, но очень плотной ткани, стояла у огромного, во всю стену, монитора, отображающего незнакомые сплетения небесных тел, и смотрела, как он спит. Красиво и трогательно, лежа на животе, закутавшись в кромешные черные тряпки — только торчало острое колено и перевитая жилами худая рука со смазанной меткой клейма.
Он, Мастер Войны.
— Никто и никогда, — сказал он, не открывая глаз. — Никто и никогда не видел меня спящим.
— Простите, — откликнулась она.
Почему-то она категорически не могла перейти с ним на «ты».
Даже теперь.
Особенно теперь.
— Все очень изменилось, — продолжил Мастер Войны. — Я и не чаял, что будет так. Что может быть так.
— Я тоже…
Он вдруг открыл глаза — полыхнуло белым звездным огнем.
— Я не стану рассказывать всего. Мне было непросто, но я воин, и никто не должен знать моих сомнений. — Он приподнялся на локтях и грациозным движением перекинул волосы за плечо. — Особенно ты. Я стоял перед выбором. Самым сложным выбором моей жизни. И я выбрал.
Мастер Войны поднялся, запахивая на себе темень простыни, как крылья. Черный квадрат ложа был между ним и Алиной.
— Я никогда не мог допустить и мысли, что захочу быть с женщиной, и с женщиной… твоего народа. Я не создан для любви, и плоть моя была рождена мертвой.
Девушка покраснела, опустила глаза.
— Я… — несмело выговорила она. — Не создана, ох… блин, даже и не думайте. Про плоть. Разве это важно?.. Но я бы очень хотела, чтобы вам со мной… было хорошо.
— Мне хорошо, — сказал он, — мне необыкновенно хорошо, Алина.
— А можно… к вам? — спросила она.
— Нужно, — ответил он и протянул руку.
Позже Алина стояла у мониторной панели и расчесывалась. Его гребнем. Странным, металлическим, с остро наточенными зубцами — наверное, даже
