ложимся, не волнуйся, отдыхай там, поцелуй дядю Тая, поцелуй дядю Котика, поцелуй дядю Изю, поцелуй там всех. Ну что за ерунда — скоро восемнадцать, в кабинете настоящий инопланетянин, а ей ехать к Наташке? Бред же.
Затем ринулась в мамину гардеробную и некоторое время возилась там, как мышь; вернулась к двери с копной разных шмоток, зажатых под мышкой, и потихоньку толкнула дверь.
Шагнула в полутемень.
Кабинет был пуст.
Девочка растерянно огляделась. Прошла вперед, огляделась еще. И подскочила, ахнув, потому что дверь за ее спиной жестко хлопнула. Сразу потерялись все мысли о том, что воинское мастерство не вязалось с эфирным внешним обликом гостя. Он стоял перед ней, недвижный, недобрый, страшный, и она как-то сразу перестала видеть, что он маленький и тощий, да еще и укутан в постельное белье.
Он и правда был — смерть.
— Я вам… вот! — восхищенно выдавила Алинка и сунула Мастеру Войны темный ворох тряпок. Там были Котиковы треники, и Котикова футболка со страшной рожей, и что-то еще. — Одежда…
Мастер Войны аккуратно и точно взял поданное, не коснувшись ее рук.
— Ты лжешь матери. Матери, хозяйке этого дома, — с явным удовольствием сказал он.
Алинка, вместо ответа, подошла к разоренному серванту, пошевелила осколки носком пушистого тапочка.
— А вы изуродовали ее коллекцию и расколошматили бабушкину и мамину любимую вазочку. Ва-зо-чку!
Мастер глядел на девочку неподвижно, подняв вверх чуть заостренный нос, и ничего не отвечал. Темные волосы разметались поверх простынной тоги. Он аккуратно отделил от вороха Котиковы штаны и поднял их в брезгливой щепоти, оглядывая. Таких инопланетных воителей, как он, в эти штаны можно было поместить как минимум двоих.
Алинка глядела во все глаза.
— Я могу свой спортивный костюм дать. Он трикотажный, вам как раз будет. Только он розовый. С «Хеллоу Китти»… А то как же вы воевать станете… в простынке? И вообще… и трусы же нужны. Вы носите трусы? Или нет, как дядя Тай? Трусы — это…
— Я ношу трусы, — сварливо сказал Мастер Войны. — Все носят трусы, кроме панцирников. Но я не стану ходить так, как одеваются у вас. У мужчин моего народа не принято разделять ноги.
Алина растерялась.
— Разделять ноги? То есть вы ходите в юбках?
— Безразлично, как это называется. Одежда должна… — он широко показал рукой, — скрывать. Меня всего.
— Ой, — сказала девочка. — Юбочка. Ой, ой. Ну сейчас, подождите. Я что-нибудь придумаю.
Она рысцой рванула в гардеробную, на бегу разоряя полки, коробки, вешалки.
— Сейчас, сейчас!
Принесла.
— Вот, смотрите. Мамина туфля. Это ничего, что она с каблуком, мне важно размер понять. В гардеробной полно нераспечатанных коробок, маман обувной фетишист, причем часто с размерами косячит…
Мастер с уважением оглядел лаковую лодочку на острой, металлической шпильке.
— Фетишист? Что это? Ваши женщины тоже воительницы. Этим можно убивать.
— Нет, нет! — заулыбалась девочка… И осеклась, поняв, что он не шутил. — Ну, м-мама не пробовала… пока.
Инопланетянин откинул белую полу простыни и юркнул узкой стопой в лодочку; пошевелил.
— Нужно больше. Немного.
— Ага, значит… значит, искать тридцать восемь с половиной, — объявила Алинка, и побежала обратно, бурча под нос: — Сказка номер два, Золушка и туфелька. Со шкуркой лягушечьей не очень ладно вышло, надо быть осторожнее…
Быстрые розыски обеспечили Мастера Войны великой империи Йертайан, да сияет вечно ее Белое Солнце, комплектом из двух пар женских трусов DIM в упаковке, носками в ассортименте, узкими спортивными легинсами, черной футболкой, парой великоватых Ирме совершенно новых кроссовок «Адидас». Алинка жаждала увидеть, как белоглазый злыдень переодевается — но он, не упуская своей тоги, только складывал выбранные им вещи в рабочее кресло Ирмы с глубокими подлокотниками и кожаной обивкой.
— Еще… юбка, — сказал Мастер, сверля Алинку вертикальными зрачками странных глаз. — Одежда, чтобы скрыть руки, — и юбка. Без юбки я буду наг.
А вот с этим оказалось сложнее.
Десятки осмотренных платьев и юбок — в рюшечку, цветочек, полосочку, коротких и средних и даже трехъярусных длинных — скопом отправлялись обратно в гардеробную. Алинка, с ходу понявшая, чем дело пахнет, цеплялась за последнюю надежду, но… мысленно сказав «пардон, мам, ты же сама
