Мрак да тишина…
Правда, касался самого краешка сознания некий ритмичный звук, показавшийся Буривою весьма знакомым, но мысли разбежались, будто осиротелое стадо овец, внезапно потерявшее пастуха. Такого ввек не бывало, и потому Буривой решил: чудится…
А потом обнаружил, что глаза закрыты.
С закрытыми очами по лестницам, как всякому ведомо, не ходят, и он тут же исправил свою невольную ошибку.
Что-то изменилось. Нет, вокруг по-прежнему княжил мрак, однако сыскник вдруг сообразил, что находится в постели. Поднял голову.
Мрак перестал быть вездесущим: где-то впереди – вроде бы прямо перед глазами, а вроде бы и над головой – призрачно светилось нечто очень знакомое, но абсолютно неузнаваемое.
Очам доверять было нельзя. Оставалось прислушаться.
Теперь изменилось все. Ритмичный звук действительно существовал наяву. Это стучали часы и не просто какие-то там отвлеченные, символические – часы были свои, родные, домашние, с маятником в виде красного солнышка да кукушечьим окошком над циферблатом. И тут же, после этого узнавания пришло узнавание второе – странный светящийся предмет оказался окном родимой спальни, в которое привычно лился столь же знакомый свет ночных фонарей.
Буривой сел на постели, зажмурился и помотал головой.
Он в столице?.. Что за велесовщина! Ужель опытный сыскник-волшебник так напустил в штаны, что без памяти удрал в Новгород? Да нет же! Быть того не может! Он в Ключграде, вместе с чародеем Светозаром Смородой, только что позавтракал вареным яйцом, и теперь – самая пора отправляться в фехтовальный зал. Как договорились вечор!.. Всего несколько мгновений назад Сморода был перед ним на лестнице!..
Вновь открыл глаза.
Парадной лестницей Нарышкинского особняка и не пахло. Пахло ароматами родного дома.
Буривой нащупал ногой тапки, встал, зажег светильню.
Чтоб от меня додолка забрюхатилась! Это же на самом деле мой родной дом. Чудны дела ваших рук, о Сварожичи!.. Как я тут очутился?
Глянул на часы. Четыре – судя по свету фонарей за окном, утра. Напряг память. Та откровенно безмолвствовала.
И тогда на Буривоя обрушился стыд.
Хорош работничек, нечего сказать! Соратник сейчас в Ключграде – возможно, погибает в магической схватке с варяжским лазутчиком, – а геройский сыскничок-волшебничек Смирный в мягкой постельке нежится!..
Он снова помотал головой.
Да нет, что-то тут не так, и пора в этом «не так» разбираться. Велес меня возьми, как я сюда попал?! Может, под домашний арест отправили?.. Но за какую провинность? Ночным колдовством занялся? Ничего не помню!
Он сунул босые ноги в стоящие возле кровати любимые тапки, набросил на рамена висящий на стуле не менее любимый халат и выскочил из спальни.
Дом тихо и мирно почивал. Никто не стоял возле двери на часах, не сидели в сенях дежурные стражники с заботой – всех впускать, никого не выпускать.
Буде сыскник-волшебник Смирный и пребывал ныне под домашним арестом, то по собственной доброй воле и не менее собственному желанию.
Буривой запахнул халат и отправился на первый этаж, в комнату экономки. Но, не сделав и пары шагов, почувствовал, что пола под ним нет и ноги летят в пустоту.
Очнулся он быстро.
Ибо его трясли за плечо, упорно и безудержно.
– Хозяин! Что с вами такое? Хозяин! Сейчас я за лекарем…
Открыл глаза.
Над ним склонилась экономка.
Глаза круглые, испуганные, губы дрожат.
Знамо дело, испугалась – ведь Буривой Смирный ввек в обмороки не падал.
– Чтоб меня додолки… Не надо лекаря… Я… сейчас…
Силы возвращались быстро, и он, пусть и слегка покачнувшись, поднялся на ноги.
Похоже, на дворе было уже утро.
– Который час, Люба?
– Половина восьмого. Я уже завтрак начала готовить и шла вас будить… – Экономка всхлипнула. – А вы тут вот! Лежите…
– Помогите-ка мне! – Буривой оперся на мягкое экономкино плечо.
Добрались до кабинета. Уселись на диван, рядом с которым стоял баул с колдовской атрибутикой.
