дальше?
– Отринула, – предложил Богдан.
– Молчи, презренный…
– Ну, накинула…
– Подожди… минутку…
– Там теперь задымил паровоз, – закончил Богдан самым лирическим тоном.
И никто не проронил ни слова о злосчастном приключении Быкова в мире невесомости. В планетолете снова воцарились покой, тишина, обычная, почти земная жизнь.
Быков и Дауге сидели в кают-компании за шахматами, когда вошел озабоченный Крутиков.
– Слыхали новость, ребята?
Быков вопросительно взглянул на него, а Дауге, покусывая ноготь, спросил рассеянно:
– Что там еще случилось?
– Связи нет.
– С кем?
– Ни с кем нет. Ни с Землей, ни с «Циолковским».
– Почему?
Крутиков пожал плечами, запустил руку в буфет и достал вафлю.
– И давно нет связи?
– Больше часа. – Крутиков с хрустом раскусил вафлю. – Ермаков с Богданом все перепробовали. Шарили на всех волнах. Пусто, хоть шаром покати. И что удивительно – обычно всегда наткнешься на чей-нибудь разговор. А сейчас на всем диапазоне мертвая тишина, словно на морском дне. Ни единого звука, ни единого разряда.
– Может быть, аппаратура испортилась? – предположил Дауге.
– Все три комплекта сразу? Вряд ли.
– Или антенны не в порядке?
Штурман пожал плечами. Дауге пробормотал: «Опять не все слава богу», – и смешал фигуры.
– Где Володька?
– У себя, наверное…
Быков тронул Михаила Антоновича за рукав:
– Может быть, разладился только прием, и они нас слышат?
– Все может быть. Но вообще – весьма странно. Вдруг ни с того ни с сего отказали все радиоустановки сразу. Никогда еще такого не бывало. Правда, Ляхов предупреждал… Но… это, понимаешь, как-то тревожно… неуютно как-то…
Быков с симпатией посмотрел на его доброе круглое лицо с маленькими грустными глазками.
– Да… я понимаю, Михаил Антонович.
Действительно, стало очень неуютно. Смутное предчувствие несчастья овладело Быковым. Может быть, потому, что всякая, даже ничтожнейшая неприятность на межпланетном корабле представлялась ему большой бедой. Но и Крутиков, по-видимому, испытывал нечто подобное, а уж его никак нельзя было заподозрить в мнительности новичка.
– Не вешайте носа, друзья! – с наигранной веселостью воскликнул Дауге. – Пока ничего страшного не случилось, не правда ли? Ну, временно потеряна по каким-то причинам связь. Но двигатели в порядке, продовольствия достаточно, «Хиус» идет по курсу…
Крутиков вздохнул. И опять Быков понял его. Для них, детей Земли, связь была единственной живой, ощутимой ниточкой, протянувшейся к ним с родной планеты. И обрыв этой животворной ниточки, даже временный, действовал угнетающе. Быков вдруг каждой своей кровинкой ощутил глухое, невероятное одиночество «Хиуса». Десятки и сотни миллионов километров безмолвной пустоты свинцом легли на плечи, отрезали от других миров и от матерински теплой, родной Земли. Десятки и сотни миллионов километров ледяной пустоты… Эти невообразимые пропасти – вовсе не «ничто». Нет, они живут какой- то своей особой и непонятной жизнью, по каким-то непостижимым законам, сложные, коварные…
Быков взглянул на Дауге, рассеянно перебиравшего шахматные фигурки, и ему стало стыдно. Достаточно того, что он струсил тогда, перед стартом. Ведь самое страшное, что может произойти… Да почему что-нибудь вообще должно произойти?
– Новые шалости нашего возлюбленного пространства, – сказал, входя, Юрковский. – Как вам это нравится?
– Совсем не нравится, – буркнул Дауге. – Перестань паясничать! Надоело… На Земле Краюхин с ума сойдет.
– Ну, за старика бояться нечего! Голова у него покрепче, чем у нас с тобой. Мне кажется, связь исчезла потому, что участок пространства, где мы
