уже, толку от тебя, только возни! Пить будешь?
– Давай, – неуверенно шепчет девушка. – В горле пересохло.
– Это из-за «сникерсов», с них всегда на воду пробивает, – поясняет Гена, бросая на покрывало фляжку. – Пей, давай! Вода у нас есть! Вот еды мало… Мне силы нужны, так что есть будем по графику. Тебе четверть пайки, ты дохлая, тебе хватит. А теперь, Маша, будь добра, заткнись! Разболтались, конспирации никакой, а вдруг там твари ходят?
Топор отползает в угол, на лежанку из картонок, прикрытых бушлатом. Парень укрывается им с головой, но тут же выглядывает из-под него и, вперившись глазами в девушку, говорит:
– Ты не меня бойся, каннибалов бойся. Живым я им не дамся! Не хочу, чтобы меня как Ботана разделали на мясо. Ты знаешь, я видел, как его жрали. Запросто так, словно свинью. Если подыхать, то вот чего есть, – Гена вытягивает руку. Маша видит, что у него на ладони лежит граната. – Я спасу тебя от них. И еще, чтобы ты чего не учудила, смотри, – парень приподнимает бушлат, и девушка замечает под ним обрез, нож и пистолет. – Поняла? Другого оружия здесь нет, а это тебе не достать. Теперь спи, нам силы надо экономить. Будем как медведи, и еды больше останется.
Топор ныряет под бушлат и выключает фонарь. Машу начинает бить сильный озноб. То ли от холода, то ли от страха. Боль в ноге становится такой, словно ее поджаривают на раскаленных углях. Молясь всем богам сразу, девушка натягивает на голову покрывало. Она проваливается в забытье, чувствуя, что вера, вопреки словам отца Силантия, согреться не помогает…
Следующие несколько дней сливаются в один непрекращающийся кошмар. Маша старалась как можно меньше общаться со все больше замыкающимся в себе Геннадием. На любой вопрос он отвечал односложными фразами, вздрагивал при каждом непонятном шорохе, доносящемся снаружи.
Еда закончилась. Маша слабела на глазах, понимая, что еще немного, и она останется наедине в темноте с полностью свихнувшимся от страха человеком. Топор уже не спрашивал, хочет ли она пить. Просто время от времени швырял ей фляжку с водой.
Сырость, холод, безнадега медленно, но верно делали свое дело. Топор и Маша все чаще и громче кашляли, а на все просьбы выйти и посмотреть, что делается снаружи, Гена отвечал матом и криками, что снаружи только выродки и смерть.
Маша избегала вести разговор о возможном приходе поисковиков или разведчиков. Видимо, буря разыгралась не на шутку, если до сих пор никто не пришел на «фишку». Или… Девушка холодела от этой мысли. Может, они приходили? Приходили, пока она была в отключке, и, не найдя живых, подумали, что всех разорвали каннибалы. И ушли, оставив восстановление точки до лучших времен…
Лежа в темноте, Маша прислушивалась к звукам подземья. Ожидание выматывало, забирало все силы. Как врач она понимала, что еще несколько дней – и спасать их, погребенных заживо, будет поздно. Поздно… Эта мысль последние дни эхом звучала в ее воспаленном разуме. И все чаще Маша жалела о том, что не попыталась убить Топора в первые дни, пока у нее еще были силы. По крайней мере, это был бы шанс.
В те немногие моменты, когда парень включал фонарик, девушка видела, как меняются его раскрасневшиеся глаза. В них, помимо смертельной усталости, все явственнее проступало безумие, и вскоре совсем вытеснило человека.
Маша боялась спать. Лишь проваливалась в зыбкое забытье, в котором ее постоянно преследовали кошмары. Оскаленные морды, руки, держащие куски человечины. Нечленораздельные крики людей, превратившихся в дикарей. Кто-то говорил, что ожидание смерти – хуже самой смерти. Девушка познала всю правду, заключающуюся в этих словах…
На сколько она вырубилась в очередной раз, Маша не знала. В забытье ей показалось, что кто-то тихо, едва различимо позвал ее по имени. Секунду спустя девушке стало сложно дышать, точно на грудь положили мешок с картошкой.
Маша вздрагивает и, все еще не отойдя от забытья, с ужасом осознает, что чья-то холодная рука елозит по ее животу. Заорав, девушка открывает глаза. В свете фонаря она видит, что на ней, тихо урча как зверь, копошится Гена. Парень пытается стянуть с нее одежду. Девушка бьет его кулаками в грудь и, видя, что это не приносит результата, вцепляется ногтями ему в лицо.
– Ах ты, сука! – орет Топор, обдавая девушку смрадным дыханием. Парень достает нож и приставляет лезвие к щеке Маши. Девушка замирает, чувствуя, как ее сердце часто-часто колотится о ребра. – Лежи тихо и не дергайся. Будешь орать, я тебе язык отрежу! Мы сейчас с тобой покувыркаемся немного и все. От тебя же не убудет. Будь ласковой со мной, крошка. Поняла? – Топор убирает нож. – Не говори ничего, просто кивни.
По расширенным зрачкам и заторможенному состоянию Маша понимает, что Гена принял «химзу». В накатившей панике девушка ищет глазами хоть какое-то оружие и видит, что на полу валяются обертки от шоколадок.
Топор замечает, куда она смотрит, и улыбается:
– Жрать хочешь? У меня таких много. «Обменный фонд», так сказать. Я их на крайний случай держал. Давай, делай что велено, я ведь не хочу тебя резать, а за это получишь вкусняшку.
Девушка, дрожа от страха, кивает и делает вид, что стягивает одежду. Гена чуть отстраняется, смеется, наблюдая за Машей со стороны, и тут же получает удар ногой в пах. Топор охает, роняет нож и, зажав ладони между ног, катается по полу.
– Тварь! – орет парень. – Я тебя на куски порежу!
Маша, стараясь не потерять сознание из-за накатившей слабости, хватает нож и всаживает лезвие в ногу Гены. Топор взвывает, лягается и попадает
