Пока я, чувствуя себя на сто миллионов (а примерно столько и стоила вся моя экипа), вышагивал вразвалочку по правую руку Литке, меня донимали детские по сути вопросы.
А почему те, кто уже дошел до шлюза жилого блока, в него не заходят?
А какой там внутри, интересно, запах? И есть ли там запах вообще?
А чем нас покормят?
А душ будет как на старой подводной лодке – в виде спиртовых обтираний – или все-таки нормальный, из воды?
Но задавать подобные вопросы было как-то неуместно. Тем более адресовать их Литке, который всё о мирах, о небратьях по разуму, о судьбах Вселенной…
Пройдя линию разноцветных терриконов, служившую фактической границей нашей марсианской базы, мы попали в средоточие механической возни.
Ясное дело, каждый робот имел блок мощных сенсоров и достаточно развитый искусственный интеллект. По крайней мере, его хватало, чтобы распознать в человеке препятствие и обогнуть по самой безопасной траектории.
Но должен сказать, что, несмотря на всю деликатность наших механических слуг, близкое соседство этих громоздких металлических созданий меня лично нервировало.
Мало ли что у них на уме?
А вдруг искусственный интеллект даст сбой?
А вдруг в самый неподходящий момент сгорит критически важный сенсор?
А вдруг нас примут за вредных животных?
Или, хуже того, за полезные минералы?
Литке, в отличие от меня, обществу машин обрадовался. Первому же встречному рудовозу (оказалось, что трехметровые шары на лапах-обрубках – это рудовозы) он приказал остановиться. Дождавшись выполнения команды, Литке подошел к нему, аккуратно отер красную пыль с железного панциря и голосом заслуженного театрального Гамлета произнес:
– Вот он, триумф разума и воли… Нашей воли.
Я усиленно закивал.
Мол, триумф – оно конечно.
Не то чтобы я сам считал что-то другое – что не триумф, или что не воли… Просто очень в душ хотелось. И кушать.
– А вон там ваших любимых рудовозов прям толпа, – сказал Тополь, указывая мне за спину.
Мы с Литке обернулись.
Картинка была хороша. Караван роботов выползал из-за края дюны и, переваливая через ее макушку, спускался к форпосту через густо-синюю тень. Всякий раз, когда очередной тучный рудовоз проходил верхнюю точку гребня, в никелированном ободе вокруг грузового люка вспыхивало кроваво-красное Солнце.
– Откуда это они, интересно, возвращаются? – спросил я.
Я думал, что Литке отделается чем-то дежурным вроде «разрабатывают дальнее месторождение», но старый волк Космодесанта отнесся к моему вопросу неожиданно серьезно. Он поднял на своем планшете какую-то могучую прогу и вперился в подписи к хаотически ползающим условным значкам (каждый значок – робот, догадался я).
– Странное дело, – пробормотал Литке, – этих рудовозов система почему-то не видит… Их как будто не существует для нее… А нет, погодите… Вот же они!
В самом деле, на планшете вдруг появилась цепочка отметок, ползущих по склону дюны. Каждый робот на экране был снабжен пояснительной подписью «руда из месторождения МС-6».
– Ну, вот видите, – в голосе Литке прорезались оптимистические нотки. – Похоже, просто запаздывала отрисовка… Слишком много объектов… В общем, отвечая на ваш вопрос, Владимир, скажу: они заняты именно тем, для чего их строили. А теперь идемте, нас ждут.
Я кивнул – мол, хорошо, когда порядок в танковых войсках.
Пока мы – Литке, Тополь, я, Капелли и Зимин – ковыляли к жилому блоку, группа Щенина уже начала шлюзование.
Процедура заключалась в том, что космонавты, попав в герметичный тамбур, дожидались, пока их обработают дезинфицирующей аэрозолью и ультрафиолетом. После этого давление в шлюзе поднималось до нормального и можно было переходить в следующий отсек, снимать шлемы, отстегивать перчатки – в общем, превращаться из ходячего демонстратора отечественных космических технологий в нормального человека.
– Придется подождать, – вздохнул Литке. – Шлюз не резиновый.
– Сколько?
– Минуты три.
