тем он пружинисто прыгнул – причем с такой силой, что оттолкнул многотонный принтер по палубе к нам.
Скрежещущая дура непременно насмерть зашибла бы профессора, но проявивший ловкость Литке буквально выдернул эмбрион звездопроходца из опасной зоны за секунду до удара.
Альфа-пилот достиг в прыжке следующей палубы. Вцепившись конечностями в обломок пиллерса, он замер, сверля нас огненным взором своих трех льдисто-синих очей.
При этом он тяжело, по-человечески, дышал. И с каждым вздохом две группы дыхалец, размещенные по бокам его шеи, исторгали струйки молочно- белого дыма.
«Похоже, для него тут душновато, – некстати подумал я. – Впрочем, какое там «душновато»?! Разгерметизация же! Как бы кони не двинул после всех перипетий!»
К счастью, тут на сцене появились химероиды.
Они действовали с быстротой и слаженностью натренированного артиллерийского расчета.
Впрочем, расчетом, а точнее, экипажем, они ведь и являлись…
Правда, как мне позднее объяснил Литке, химероиды вовсе не тренировались годами, готовясь к этой минуте. Просто на их мыслительные импланты были загружены соответствующие программы, позволяющие осуществлять комплекс сложнейших манипуляций с неимоверной быстротой…
Почему на те же импланты нельзя было загрузить программу альфа-пилота? Вот уж не знаю, но, видимо, и сама анатомия альфа-пилота, и его душа были теснейшим образом связаны со сверхсветовой навигацией в римановом пространстве…
Итак, появившиеся химероиды сразу же запечатали альфа-пилота в немыслимо сложный скафандр, куски которого они принесли с собой.
Пилот, конечно, не возражал – наоборот, он вытягивал хобот, пошире расставлял лапы и втягивал брюхо, чтобы облегчить задачу.
В это же время вторая группа химероидов, действуя чем-то вроде наших ацетиленовых горелок – они были почти во всем похожи на обычные, но обладали трехметровым пламенным форсом, – расчекрыжили перепутанные при крушении Аквариума конструкции и освободили корму звездолета.
…Да, теперь мы увидели его – настоящий звездолет химероидов.
Сразу было видно, что это сверхсложное переплетение криволинейных поверхностей, кобальтово-синих астроид, кроваво-красных пандусов и серпантинов, облитых льдистым глянцем наплывов, всё вместе отдаленно напоминающее смятый бублик приснопамятного стелларатора, совершенно не предназначено для каких-то презренных полетов в атмосфере.
Да и вообще, ни для какого полета в нормальном смысле слова – то есть для перемещения по криволинейной траектории с преодолением сопротивления какой-либо механической среды, будь это даже межпланетная среда, заполненная лишь пылью и отдельными молекулами – эта байда не была предназначена тоже…
А для чего была?
– Перед вами, друзья мои, – сказал Литке, и в его голосе зазвенел пафос покорения пространств, – законсервированный альфа-срез римановой свертки пространства, выращенный из крошечного эмбриона размером с кулак. Это невероятное технологическое решение недоступно нашим ученым. И, по большому счету, недоступно даже нашему восприятию… Ведь вся эта мешанина поверхностей является лишь карикатурой на подлинную суть межзвездного корабля!
– А какая у него подлинная суть?
– Да почем мне знать? – вдруг как-то неожиданно слез с высокой ноты Литке. – Вон профессор, может, знает… Спроси его.
Я повернулся к Перову.
Увы! Светилу науки было совсем не до нас. Он со всех ног бежал к своим новым друзьям, размахивая руками и исторгая мешанину звуков, которую не брал переводчик.
Полагаю, профессор орал «Господа! Погодите! Я с вами на планету Эу!» на языке химероидов, но с таким акцентом, что понять его могли только мыслительные импланты визитеров.
Литке не останавливал профессора.
То ли удовлетворился обещанием, что тот будет исправно слать тахионные телеграммы, то ли просто устал всем вокруг командовать…
Первым на борт звездолета поднялся, как и положено, альфа-пилот.
Он взмахнул крыльями. Но не полетел, а лишь с силой хлопнул ими по ангарной палубе.
Это придало ему импульс, который зашвырнул его в жерло конструкции, похожей на детскую водяную горку. По этой горке он и улькнул внутрь корабля.
Рядовые же химероиды, без хоботов, воспользовались другим входом. В обшивке звездолета появилась щель, которая быстро превратилась в прямоугольник. Оттуда ударил ослепительный свет, который сразу же затвердел, превращаясь в широкий пандус, – подобную картину мы видели, еще когда дисколет химероидов похищал профессора из корпуса «Т».
Визитеры толпой хлынули по пандусу вверх, туда же устремился и профессор Перов, нелепый и одновременно величественный в своем неостановимом
