– Хорошо, – хрипло выдыхает Великая Екатерина.
Сосредоточиваюсь на том, чтобы не сбиться с ритма. Пальцы скользят по коже, мнут ее, задевают напрягшийся сосок.
В голове такой вихрь разных мыслей и образов, что невозможно выделить ничего конкретного, и от этого создается ощущение звенящей пустоты.
– О, Великая Екатерина, – стонет Призрак, извиваясь и дергаясь.
– Хорошо…
Задергавшись, лысый юродивый выгибается дугой и мгновение спустя уступает место своей более волосатой копии.
– О, Великая Екатерина.
– Хорошо.
Пальцы устали, но я продолжаю массировать груди.
Тело Старухи словно током пронзает, вздрогнув, она сжимает ногами Призрака, отчего последний болезненно пищит и внезапно обмякает, распластавшись по кровати.
Замерев, я осторожно убираю руки.
Призрак поспешно слезает со Старухи и позволяет напарнику орально довести дело до логического завершения.
Старуха, довольно улыбаясь, отключается.
Плешивый накрывает ее покрывалом.
Опустившись по обе стороны спящей Великой Екатерины, Призраки переглядываются.
– Иди туда, – указывает плешивый на небольшую комнату. Диван, широкоформатный телевизор на полстены и небольшой DVD-проигрыватель на подставке.
– Ложись и лежи, – добавляет второй.
– Телевизор не включай.
– И не ворочайся – скрипеть будешь.
– Иди. Дверь прикрой, но не замыкай.
Послушно киваю и следую в указанную комнату.
Аккуратно прикрываю дверь.
С опаской опускаюсь на диван. Против ожидания он не скрипит.
От масла руки липкие, и чтобы как-то очистить их, принимаюсь втирать его в ногу, затем во вторую. Отправиться на поиски подходящей тряпки не решаюсь.
Через пару минут смотрю – вроде бы лучше. Для очистки совести протираю их изнанкой халата.
Лучшего результата без мыла не добиться. Но по крайней мере не оставлю на диванной обшивке отпечатков.
Единственный доступный сейчас способ скоротать время – помечтать. И мечты эти об одном, о свободе. Сейчас мне вроде бы не грозит смерть, но нет ничего желаннее, чем выбраться из подземелья и оказаться далеко-далеко отсюда.
Рука проскальзывает в стык между пуфиками спинки и сиденья. Пальцы нащупывают уголок тетрадки.
Испуганно отдергиваю руку, но после непродолжительной борьбы любопытство побеждает. А вдруг это план подземелья?
Достав тетрадь, читаю на обложке рукописную надпись: «Мой дневник».
А «мой» – это чей?
Пролистав исписанную мелким корявым почерком тетрадку, возвращаюсь к началу и пытаюсь разобрать написанное.
