Я стою и смотрю ему в спину, чувствуя стыд за собственный поступок и какое-то непонятное удовлетворение. Я не тряпка.
– Будешь? – Нинка протягивает Феде бутылку. Попыток прикрыть наготу она не делает. Завтра стыдно будет… хотя ей – не очень.
– Буду.
Стремительно пустеющая бутылка переходит из рук в руки.
– Настюха! – едва не свалившись с камня, машет подруга. – Иди к нам!
Отрицательно качаю головой.
– Иди! – ревет Боксер.
– Я пойду спать, – кричу в ответ.
Подруга пытается еще что-то донести до меня и всех не глухих в радиусе пары километров, но теряет равновесие и с веселым визгом падает в воду.
Выхожу на берег, поднимаю с валуна сарафан.
Едва различимое дуновение ветра заставляет поежиться. Кожа покрылась пупырышками, подбородок начинает подрагивать.
Забравшись в палатку, срываю мокрый купальник и яростно обтираюсь огромным колючим полотенцем.
Рука онемела и неприятно ноет. Сожаление о собственной резкости неприятно царапает душу.
На берегу продолжают веселиться.
Раскатисто хохочет Боксер. Несколько неуверенно вторит ему Федор. Попискивает Нинка, время от времени призывая меня присоединиться к ним.
Надев сухие трусики, решаю обойтись без лифчика. Осторожно продев влажные волосы в узкую горловину майки, поспешно натягиваю ее. Прохладно. Колотит крупная дрожь. Подозреваю, что это нервное. Следом надеваю спортивные штаны и кофточку.
Сейчас бы горячего какао выпить. Или чая с малиной.
С пляжа доносятся лишь редкие приглушенные голоса. Видимо, угомонились.
Если костер не погас, приготовлю себе кофе. Слабенького, но зато сахара положу побольше.
Расстегнув полог палатки, начинаю выбираться наружу. Да так и застываю на полпути: голова и руки уже снаружи, остальное – внутри.
На небрежно простеленном у самой кромки воды покрывале извиваются три тела. Хотя сразу и не разберешь, сколько их. Парни стоят лицом друг к другу, Нинка покачивается между ними, образуя замысловатую букву Н.
Сглотнув, начинаю пятиться. Надеюсь, они так заняты друг другом, что не заметят мои по-рачьи выпученные глаза.
– Давай меняться, – предлагает Боксер, размыкая объятия, удерживающие Нинкину голову у паха.
– Давай, – не спорит Федя.
Дотянувшись до бутылки, Нинка делает большой глоток. Обнаженное тело светится в таинственном свете луны, словно изваяние из янтаря. Природа не поскупилась. Ноги неимоверно длинные и стройные. Коленки круглые, бедра крутые. Тяжелая грудь мощно и упруго покачивается из стороны в сторону.
В какой-то миг мне захотелось оказаться с ними, может, даже на месте подруги, но тотчас злость на грязные мысли комом встала в горле.
– Ай! – дергается Нинка. – Сдурел? И не думай туда!
– Шучу, шучу, – смеется Боксер, шлепая по ягодицам.
Через минуту Нинка начинает извиваться и громко стонать.
Задергиваю полог и укрываюсь одеялом по самую шею.
Стоны становятся громче. Им вторит хриплое мужское дыхание.
Затыкаю уши. Но вопли наслаждения подруги проникают словно непосредственно под кору головного мозга, заставляя сердце биться часто-часто, а низ живота наливаться тревожной тяжестью.
Наконец наступает тишина.
– Я иду спать, – совершенно пьяным голосом бормочет Нинка и бредет в свою палатку, то и дело натыкаясь на разные предметы.
С берега доносятся невнятные мужские голоса и чирканье зажигалки.
Засыпая, слышу храп.
В следующий миг полог палатки отлетает в сторону.
– А вот и я, – хихикая, шепчет Федя.
Игнорируя его, отворачиваюсь к стенке.
Рука хлопает по спине и пытается забраться под одеяло.
Дернувшись, переворачиваюсь на спину.
– Не смей ко мне прикасаться, – чеканя слова, произношу я.
Федя наваливается, тыкается мокрыми губами в щеку. Поймав мою руку, силой прижимает ее к паху. Ладонь обжигает прикосновение обнаженной плоти, которая возбужденно вздымается.
