напоминает о том, что мы находимся в пещере, вырубленной в каменной толще.
С моего места хорошо просматриваются две камеры. Обе заняты. В одной на кровати сидит молодой парень, уткнувшийся чуть ли не носом в толстенную книгу. В соседней стоит у решетки девушка. Глаза красные, заплаканные. На губах видна запекшаяся кровь. Распахнувшиеся полы халата оголили бледный живот, треугольник каштановых волос и ярко-красный след плети, наискось пересекающий ноги выше колен.
Сомнений в том, чьих рук это дело, не возникает.
За спиной коридор перегорожен железными листами, на дверях пара внушительных засовов. Замки навесные, массивные. Такой и ломом не свернешь.
Дальше по коридору виднеется аналогичная перегородка. Только дверь открыта, и из нее в этот самый момент показывается плюгавенький мужик, согнувшийся под тяжестью носилок.
«Замучили несчастную», – мелькает мысль. Но уже в следующее мгновение понимаю, что тучная женщина на носилках жива.
Приподняв голову, она смотрит на нас.
Второй мужчина, несущий носилки, отличается от впередиидущего разве что отсутствием на черепе растительности да цветом халата. На первом он темно-бордовый, у этого же – нежно-розовый.
Приблизившись к нам, носильщики замирают. Судя по ровному дыханию, путь их был близок.
Женщина на носилках свешивает ноги и садится. Носильщики с трудом удерживают равновесие. Роскошный шелковый халат с китайскими драконами на боках сбился набок, обнажив поросшие черными волосами ляжки. Большой рыхлый живот лежит на ногах, едва не доставая коленей, обвислые груди болтаются, словно пара крупных арбузов в авоськах. Лицо заплыло жиром, так что глаз почти не видно. Лишь крохотные голубые бусинки блестят сквозь узкие щелочки. Щеки свисают, словно брылы бульдога. Эту картину лишь усугубляют роскошные темно-каштановые волосы, пышной волной ниспадающие на плечи. Вблизи сильнее бросается в глаза, что она уже весьма стара.
– Какое многообещающее пополнение, – всплеснув руками, восклицает старуха. – Я так рада вас видеть.
– Отвечать! – орет карлик, размахивая плетью.
Сжавшись, я бормочу:
– Да-да-да…
– Я Великая Екатерина, – сообщает женщина. – И когда я спрашиваю вас, вы отвечаете негромко, но внятно. И не забываете добавлять «Великая Екатерина». Ясно?
– Да.
Свист плети и крик.
– Да-а! Великая Екатерина.
Досталось бывшему приятелю.
Не желая разделить его участь, мы с Нинкой в один голос повторяем:
– Да, Великая Екатерина.
– Я довольна.
– Начтем с тебя. – Палец-сосиска указывает на Федю. – Как звать?
– Федор Петрович, – отвечает парень и, скорее почувствовав, нежели заметив движение карлика, поспешно выпаливает:
– Великая Екатерина.
– Ты. – Палец нацеливается мне в лицо. Мясистые губы блестят, словно натертые маслом.
Сглотнув, отвечаю:
– Настя, Великая Екатерина. – Некоторые уроки усваиваются быстро. И страх – не самый плохой учитель.
– Ты, – палец смещается вправо.
– Н-нинка, Великая Екатерина. – Голос подруги дрожит так сильно, что сомнений в том, что она на гране нервного срыва, – нет.
– Вот и познакомились.
Широкая улыбка старухи диссонирует с холодным блеском глаз. Это трудно выразить, но что-то во взгляде проглядывает нечеловеческое. Иное. Ощущение, что на тебя смотрят два кусочка льда. Вроде бы с холодным равнодушием. Вот только равнодушие это какое-то злое, даже жестокое. Словно у древнего идола, которому кусочки горного хрусталя заменяют глаза, из века в век взирающие на льющуюся у подножия жертвенную кровь.
– Если вы поймете, что теперь вы никто, – продолжая улыбаться, Великая Екатерина скользит взглядом с одного лица на другое, – и покорно примете свою судьбу, – мы подружимся. Ясно?
– Да, Великая Екатерина.
– Хорошо.
Массивное тело возвращается в горизонтальное положение.
