Встрепенувшись, скулю от острого спазма в сведенной судорогой спине.
Болит все. Только по-разному. Спина горит, ноги ломит, в голове боль пульсирует тупо, вызывая тик левого глаза, горло саднит, словно проглотила пучок стекловаты. И при всем при этом в животе ворочается клубок ледяных и огненных змей.
С трудом поднявшись, разжимаю пальцы. Некоторое время они остаются деревянными, потом сотни иголок вонзаются под кожу. Взвыв, разражаюсь слезами. Не от боли, вернее, не только от нее. Чувство обреченности становится невыносимо реальным, словно и нет на свете надежды.
Лишь боль, темнота и отчаяние. А впереди ждут все те же мучения, все та же безнадега и… смерть.
Невольно вспоминается ужас, который мне пришлось пережить той ночью в палатке, когда пьяные Боксер и Федя…
– Скоты! – Вопль вышел хриплым карканьем.
Темнота отвечает молчанием.
И безразличием.
Всплывает образ школьного учителя по семейной этике. Сухонький старичок, прошедший войну и вернувшийся с одной ногой. Лица его не помню, но вот голос и любимую присказку: «Жизнь – это бег с завязанными глазами по загаженному полю, петляй не петляй, а вступишь, и не раз…» – их помню отлично. Как он был прав.
Вспомнилась мама… Даже не образ – ее я совсем не помню, слишком маленькой была, а само ощущение искренней нежности и тепла.
Опустившись на колени, обхватываю цепь пальцами, чтобы не врезалась в горло, и приваливаюсь плечом к стене.
Рыдания переходят в утробное всхлипывание.
«За что? За что?!»
Нет ответа.
А ведь могла же настоять на поездке к Голубым озерам, могла не поехать на этот проклятый пикник… И потела бы сейчас перед телевизором, лениво перескакивая с канала на канал и одним глазом заглядывая в какой-нибудь журнал. Могла. Но не сделала. И теперь болтаюсь на цепи, словно обвиненная в колдовстве средневековая баба. А вокруг та же дикость. Тьма, истязания и отсутствие надежды. Веры в помощь полиции, которую вызовет поклонник восточных единоборств Максим, не осталось. Никого он не приведет.
Как-то незаметно сознание отключается.
Мрак.
Вспышка боли.
Стон.
Невидяще повожу взглядом из стороны в сторону. Лишь разноцветные круги плывут, то вспыхивая, то затухая.
Вновь чернота беспамятства.
Прояснение…
Я стою на коленях, покачиваясь на натянутой цепи, и отсчитываю секунды. Раз, два, три… раз, два, три…
Откуда-то из темноты, едва слышно шурша коготками, появляется крыса. Я так думаю, что крыса. А кто еще в этих катакомбах может водиться? Какой- нибудь хорек?
Крыса приближается, и жесткие волоски щекотно пробегают по щиколотке.
Я вообще-то очень сильно боюсь мышей, крыс и особенно пауков, но сейчас, в темноте, нагая, я остаюсь спокойной. Крыса? Пускай ее…
Любопытный нос смещается, усы щекочут колено.
Из пересохшего рта вырывается стон. А я-то хотела кышнуть на нахалку. Не получилось. Но крыса тем не менее прянула прочь.
Некоторое время прислушиваюсь – не вернется ли?
Потом оцепенение сковывает мозг, и я снова покачиваюсь, подвывая.
Раны на спине страшно чешутся, при каждом движении затянувшаяся корочка лопается и сочится кровь.
Если это была крыса-разведчица, то на запах крови она приведет стаю. Несметное полчище кровожадных тварей, которые заживо сожрут меня, обглодают до кости. А я даже попытаться сбежать не смогу…
Издали доносится скрип, мелькает свет. Он приближается.
Тело колотит крупная дрожь. Пытаюсь вжаться в камень.
Светлое пятно, скользнув по каменному крошеву, покрывающему пол, падает на мое колено. Замирает.
Не в силах вздохнуть, смотрю в направлении источника света, словно лягушка в гипнотический глаз змеи.
Пятно скользит по ноге, животу, задерживается на груди.
Спустя некоторое время приходит понимание, что меня просто рассматривают.
– Кто вы? – с трудом пропихиваю слова через опухшее горло. Буквы, словно материальные, большие, с острыми углами, пропарывают язык, нёбо.
Луч испуганно скачет вверх-вниз, затем стремительно улетает прочь. Мгновение, и вот он уже падает в противоположную сторону, позволив
