– Значит, ты будешь терпеть ту же муку, от которой страдал всю жизнь.
– Есть ли у меня выбор? – спросил Пьетро.
– Да, – ответил Аччиавати. – Прощать легче, когда можешь понять. Но когда ты не понимаешь, то прощаешь, чтобы не мучиться. Каждое утро ты будешь прощать, не понимая, и на следующее утро все начинать сначала, но сможешь наконец жить без ненависти.
Потом Пьетро задал последний вопрос:
– Почему эта картина притягивает тебя?
– Чтобы ответить, мне надо сказать тебе, кто я такой.
– Я знаю, кто ты.
– Ты знаешь лишь то, что видишь. Но я расскажу тебе сегодня про невидимую часть меня, и ты поверишь, потому что поэты всегда знают, что есть правда.
Под конец долгой беседы, которая длилась до зари следующего дня, Пьетро сказал:
– Выходит, ты знал моего отца.
– С его помощью я пришел к этой картине. Я знаю, что он совершил и сколько тебе пришлось за это заплатить. Но сейчас я не могу сказать тебе ни причины его поступка, ни почему он так важен для нас.
Может, все дело в магии предка, через голову которого они обменялись этим взглядом? Или новая симпатия возникла оттого, что все в эту ночь было срочным и опасным? Минуту, может быть, Клара смотрела на Пьетро и, не зная ни событий, ни имен, понимала все, что было у того на сердце. Она видела, что ему пришлось бороться и отступать, страдать и прощать, что он ненавидел и научился любить, но боль покидает его лишь затем, чтобы вернуться снова и снова. И это было ей тем понятней и ближе, что она читала то же самое в сердце Марии. Та не могла простить себе, что показала Евгении красный мост и возможность обмена. В человеческом сердце Клара могла читать так же легко, как текст, написанный печатными буквами, и она понимала, как можно связать эти сердца друг с другом и успокоить, потому что теперь она обладала властью рассказывать играя. Клара мысленно поместила предка слева у клавиатуры, и после первой взятой ноты ей показалось, что он настраивается на нее. Потом она послала в пальцы огромное желание рассказать о прощении и о единстве.
Пьетро плакал, Маэстро прижал руку к сердцу. Клара сочиняла прямо во время игры, и волшебные пассажи рождались под ее пальцами – маленькая горянка черпала их из самой глубины своего одинокого сердца, она обращалась к маленькой крестьянке, жившей среди садов и оврагов.
Сколько губ подхватило с тех пор эту мелодию, с пылом отправляясь в путь? Сколько было сражений, сколько знамен, сколько солдат полегло на равнине с тех пор, как Клара Ченти сложила этот гимн последнего союза. И когда Мария в своем сне обрела и услышала девочку с чеканными чертами лица, Пьетро плакал горючими слезами. Звуки врачевали его душу, заставляя шептать стихи, которые отец начертал на листе. И тогда он увидел, как едкая ненависть внутри его стягивается в одну точку боли, безмерной и слепой, – и страдание шести десятилетий исчезло навсегда.
Вилла Аччиавати
Малый эльфийский совет
– Зрелость ее суждений поразительна, – сказал Маэстро, – а сердце бесконечно чисто.
– Но она всего лишь ребенок, – заметил Петрус.
– Сочиняющий музыку, как гениальный взрослый, и обладающий силой отца, – уточнил Маэстро.
– Ребенок, не знавший родителей и десять лет проторчавший возле дурака-кюре и полоумной старухи, – буркнул Петрус.
– В эти десять лет рядом с ней были деревья и утесы и рассказы старой няньки и пастуха Паолино, – сказал Маэстро.
– Просто завалили дарами, – съехидничал Петрус. – А почему было не дать ей мать? И хоть изредка – какой-нибудь огонек в ночи? Девочка имеет право знать. Она не может продвигаться в потемках.
– Мы тоже плутаем в потемках, – возразил Глава совета, – я волнуюсь за девочек.
– Знание питает вымыслы, а вымыслы высвобождают силу, – сказал Петрус.
– Что же мы за отцы? – спросил Страж Храма. – Ведь это наши дочери, а мы вытачиваем из них клинки.
– Тогда дайте мне право самому рассказывать, – потребовал Петрус.
– Делай что угодно, – согласился Глава совета.
Петрус улыбнулся:
– Мне понадобится москато.
– Мне дико хочется попробовать, – заметил Маркус.
– Ты изведаешь радость, – сказал Петрус.
– Охранник, сказитель и пьяница. Ну чем не человек, – усмехнулся Паулус.
– Совершенно не понимаю, что происходит, – сказал Алессандро, – но я польщен.
