и воодушевленно осенять себя крестным знамением. Лишь один Андре сохранял бдительность, и вместе с ним – странные существа, и все они смотрели только на Марию. Под тонкой кожей ее лица концентрическими кругами шли от глаз и вздувались темные прожилки, все черты напряглись от необыкновенной сосредоточенности, вызвавшей у посланцев небес новый прилив почтения. Андре слышал, как они перешептываются на неведомом языке, всем своим видом выражая удивление и восхищение, и видел, что они выстроились вокруг нее, как гвардия вокруг главнокомандующего. И тогда Мария обернулась к Андре и сказала:
– Вперед!
Но прежде чем войско тронулось в путь, она призвала к себе отца Франциска.
Жизнь отца Франциска покачнулась вместе с белоснежным занавесом. С началом таяния снега к нему вернулся венчик цветка, бывший с ним в тот час, когда Евгению предавали земле.
Три дня назад он знал только, что венчик – это составная часть любви, охватывающей территорию гораздо большую, чем казематы души. Но в волшебном мерцании снежинок сквозила квинтэссенция вселенной, и смысл собственных проповедей явился ему наконец с библейской очевидностью. Почему именно ему, верному слуге идеи разобщения небесного и земного, с такой неслыханной силой открылась вера в неделимость мира? Именно это угадала в нем Мария, именно поэтому она захотела, чтобы он шел рядом с ней вместе с Андре. В чудовищном озарении огромность грядущего конфликта пронизала ужасом каждый живой атом в его сознании. Люди будут терять близких и мучиться от неожиданных предательств, переживать невиданные бури, дрожать в нечеловеческий холод и, блуждая в потемках страшнейшего дьявольского морока, вдуваемого в человеческие уши, утратят всякую веру и изведают ледяные столпы и неисцелимое отчаяние. Но не для того он внезапно увидел два тысячелетия душевных метаний, чтобы сдаться на милость страха. Дрожь прошла по нему, а потом сменилась надеждой маленького мальчика, игравшего когда-то в траве у ручья, и он понял, что все разобщенное – воссоединится, раздробленное – сложится, иначе все умрут. Отныне самое важное – это желание сберечь единство живого.
Итак, все направились по дороге к выгону и встали в нескольких метрах от холма, где развернулась ружейная битва. Женщины остались в церкви, но отец Франциск шагал вместе с Андре и Марией во главе отряда, и люди уже не удивлялись соседству с единорогами и дроздами. Никто не имел при себе оружия, но все готовы были драться голыми руками и, главное, подозревали, что у их союзников достанет средств в момент завершения дела. Снежное небо двигалось вперед вместе с отрядом, и те, кто хоть немного соображал, понимали, что именно с его помощью Мария удерживает анклав, где могут сражаться бойцы, возникшие из поменявшихся местами земли и неба. Они дошли до холма и увидели, что дела у Жежена и трех его парней плохи. Хотя вода спала, им некуда было отступить из-за окруживших и жестоко обстреливавших их врагов. Когда раздались первые выстрелы, они укрылись за гребнем земли, но картечь просвистела совсем близко, и враг обошел их с флангов. А ведь они бились вчетвером против пятидесяти, и, хотя несколько злодеев и упали, ясно было, что наши держатся чудом, а один из них лежит на земле и едва шевелится. Только ценой героического сопротивления не дали они передавить себя, как мокриц. Тут идущие на подкрепление почувствовали, как в них растет праведный гнев, какой вспыхивает всегда при виде неравного боя. А они рассчитывали, что и союзники горят тем же негодованием и тем же желанием восстановить справедливость, и потому не удивились, когда гнедой конь наклонился к Марии и сказал ей несколько слов. Сопровождавший их жест делал слова кристально ясными. Они означали: «Позволь нам закончить работу». Она кивнула.
Снег исчез.
Он исчез внезапно, словно за все время битвы не упало ни единой снежинки. Земля стала чистой и сухой, как летом, и небо между белыми, как горлицы, облачками окрасилось в такую синеву, что люди от счастья чуть не всхлипывали. Такого синего цвета они уже сто лет не видали, а потому еще быстрее пошли на врага, который тут-то как раз и разглядел фантастический батальон. Казалось бы, люди, пускавшие стрелы даже в сверхъестественной буре, лучше других вынесут любое невероятное зрелище, но вместо этого они, казалось, окаменели на месте и потонули в изумлении и страхе. Впрочем, один все же вышел из общего оцепенения и наставил ружье на ряды пришельцев.
Местность преобразилась. Странная это была метаморфоза, по правде говоря, потому что ничего не изменилось ни внешне, ни по сути, – но все составные части пейзажа очистились и предстали в наготе основополагающих энергий. И каждый ощущал это какими-то новыми рецепторами, открытыми тому измерению мира, которое становилось невидимым. Это было просто и великолепно. Союзники, чьей составной сущностью были земные животные, излучали волны вибрации, которые поднимали землю и распространялись дальше подземными толчками, кося ряды наемников. Орлы, дрозды, альбатросы и все создания с небесной составляющей взлетали, образуя в воздухе поле ряби, блокировавшей врагам цель. Ондатры, бобры и прочие животные земли и рек обращали воздух в воду, которая тут же становилась копьями. Люди едва успели оценить их великолепие, как эти водяные копья стали разить врага не хуже металла или дерева. Но если дьявольская буря, казалось, черпала свои яростные атаки в искажении природных стихий, теперь чувствовалось, что странная армия гармонично вливается в их течение.
– Не гладь кота против шерсти, – прошептал отец Франциск.
Находившийся рядом Андре услышал это и расплылся в улыбке, которая еще ни разу не посещала его всегда сурового лица. Но сегодня он, как мальчишка, улыбнулся забавным словам кюре, и тот ответил ему новой улыбкой, в которой была радость чувствовать себя мужчиной, и они немного поулыбались, стоя под синим небом победы, – потому что шли в разных направлениях, а встретились у одного алтаря братской любви.
Последний враг пал.
