Самая темная чаща

развлекаться, как только заблагорассудится, что бы ты сделал? – и Ольховый король бросил взгляд на Хэйзел.

– Что бы я сделал? – гоблин рассмеялся так кровожадно, что от одного этого звука по позвоночнику девушки пробежал холодок. – Я бы поджигал дома, и они сгорали бы в них дотла. Я бы сжимал их до тех пор, пока боль не проберет до самых костей. Я бы мучил их до полного истощения, а потом сгрызал то, что осталось. Что бы я сделал, если бы вы мне позволили? Чего бы я не сделал?

– Это ведь ваши мудрецы говорят: из двух зол выбирай меньшее? – спросил Ольховый король Хэйзел. – Будь мудрой. Лакфорн – не самый опасный воин моей армии. Представь, какой ответ дала бы Костяная Дева. А Пугало? Или моя великолепная чудовищная Скорбь? Не испытывай мое терпение. Приведи Северина, или я опустошу Фэйрфолд. У меня есть планы, от которых я бы не хотел отступать. Конечно, за Северином сейчас охотится Скорбь, но у меня на нее другие виды.

Хэйзел поняла, что больше не может дышать. На заднем плане по-прежнему играла музыка, гости прохаживались по залу, смеялись и танцевали, но у девушки все плыло перед глазами. Хэйзел будто лишилась дара речи. Угроза прозвучала такой всеобъемлющей и страшной, что девушка никак не могла поверить – она расслышала все правильно.

По выражению лица Ольхового короля Хэйзел поняла: он ожидал, что она ответит, не больше, чем жаба превратится в поганку, но девушка должна была что-нибудь сказать.

Прочистив горло, она наконец выговорила:

– Если вы собираетесь наслать Скорбь на город, я вас остановлю.

Ольховый король жестко рассмеялся.

– Ты? Как вьюрок может остановить бурю? Ступай, сэр Хэйзел, насладись пиром. Охоту можно начать и завтра. Даю тебе два дня и две ночи.

Рыцарь с золотыми кричащими лицами на плечах шагнул к ней и взял под локоть. Заиграл лютнист. Лакфорн поклонился и смешался с толпой. Хэйзел поняла, что аудиенция закончена.

– Ах да, – добавил Ольховый король, и Хэйзел снова к нему обернулась. – Кое-что еще. У моего сына есть меч – украденный у меня. Принеси его, и я прощу тебе семилетний долг. Теперь-то ты рада моему приказу?

– Сколько я вам уже отслужила? – спросила Хэйзел. – Я дала клятву, когда мне было около одиннадцати. Теперь мне шестнадцать. Значит, почти пять лет.

– Но ты служишь мне лишь половину времени, – заметил Ольховый король. – И до сих пор должна все дневные часы.

Оцепенев, она двинулась через толпу.

Наконец Хэйзел нашла Джека. Он стоял возле стола с золотыми блюдами, заваленными гранатами, чьи рубиновые зерна цеплялись за влажные пленочки перегородок, спелыми сливами и пурпурно-черным виноградом.

Все это – его Народ. Хэйзел знала это умом, но действительно увидела и поверила только сейчас. Это тайное, прекрасное, пугающее место было близко Джеку. Как и все эти жестокие существа.

Впрочем, это осознание не отменяло факта, что Джек оставался единственным знакомым ей островком в море неизведанного.

– Что он сказал? – спросил парень. Когда она взяла его за руку, он показался ей озадаченным, но не рассерженным. – Ты что-нибудь узнала?

Хэйзел покачала головой. Здесь и сейчас, когда их окружали все эти глаза и уши, ей не хотелось говорить. В любом случае, напомнила она себе, это лишь еще один секрет, который она не могла рассказать, еще одна задача, которую необходимо решить.

Шаг один: выяснить, действительно ли ночью она становится злодейкой.

Шаг два: выяснить, кто оставляет ей записки. Кто заставил ее разбить гроб Северина. Кто забрал ее меч.

Шаг три: выяснить, друг ли ей Васма или еще один враг.

Шаг четыре: выяснить, как привести Северина Ольховому королю.

Достаточно, чтобы усесться прямо на землю и разрыдаться. Это было уже слишком. Но она не могла рассчитывать ни на кого другого – значит, не слишком, а в самый раз. Она должна со всем справиться. И она справится.

– Хочешь как-нибудь повеселиться перед уходом? – теперь Джек выглядел озорным и необычно расслабленным. – Можем потанцевать.

– Никаких танцев, – вымученно улыбнувшись, ответила Хэйзел. – Это одно из правил.

Но парень уже взял ее за руку и повел в центр зала, снова превратившись в Джека, которого она знала всю жизнь, Джека, который был лучшим другом ее брата, Джека, который казался таким надежным и совершенно запретным.

– Я не позволю тебе танцевать до тех пор, пока не сносятся башмаки. Я даже не позволю тебе танцевать до рассвета. Разве не благородное обещание?

Пир был столь же прекрасен, как и страшен. Может, Джек хотел показать его красоту кому-то из своей другой жизни?

У нее самой было столько всего, в чем она не могла честно признаться, что Хэйзел прекрасно понимала его желание быть честным хоть с кем-то.

Она закатила глаза, но после угроз Ольхового короля ей действительно хотелось отвлечься:

– Обещания, обещания.