Самая темная чаща

Северин скинул капюшон.

Темные волосы обрамляли щеки, и Бен увидел самые кончики его рогов, торчащие под ушами. Выражение лица принца было невозможно прочитать.

Он был сокрушительно, до замирания сердца, прекрасен. И он принадлежал Хэйзел. Ведь это Хэйзел его освободила, так что ему было предопределено полюбить ее. Хэйзел, которую он поцеловал. Вероятно, первую за целую вечность. Хэйзел, может, и не полюбила его с первого взгляда, но, в конце концов, она к этому придет. В сказках так постоянно происходит.

Бен был разбит. Он бы полюбил принца в ту же секунду.

– Я пожаловал поведать тебе историю, – тихо сказал Северин. – Ты сказывал мне множество. Ныне же мой черед.

– Почему? – спросил Бен, по-прежнему не в силах осмыслить тот факт, что Северин пришел к нему в спальню. – Чего ты хочешь?

Даже с выключенным светом он сознавал, что на стенах висят дурацкие плакаты, а на полу валяются джинсы, которые он так и не удосужился подобрать. Корзина для грязного белья набита до краев, а рядом с комодом висит пробковая доска, к которой приколота истрепанная фотография спящего рогатого мальчика. Все в его комнате было смущающим.

– Чего я хочу? Многого. Но ныне – просто побеседовать, – ответил Северин. – Я нахожу твой голос… умиротворяющим. Мы могли бы потолковать о сестрах.

– О сестрах, – тупо повторил Бен. – Хочешь, чтобы я рассказал о Хэйзел?

– Ты превратно истолковал мои слова, – возразил Северин. – Я предлагаю, чтобы ты просто меня послушал.

Парень вспомнил, что сказал Северин, прежде чем поцеловал Хэйзел. Казалось, слова были выжжены у Бена на коже. Мне ведом каждый твой секрет. Все твои мечты.

Если принц знал секреты Хэйзел, то секреты Бена он, конечно, знал еще лучше. Ведь Бен приходил к гробу почти каждый день и беседовал с лежащим там мальчиком, как будто говорил вслух с самим собой.

Он признался Северину, что вылакал слишком много дешевого шампанского в канун прошлого Нового года, и его вырвало прямо в кустах у дома Намии; он в красках описал принцу, как неимоверно хорошо ему было, когда его впервые трогал мальчик; он объяснил, кто кого ненавидит в школе, а кто только притворяется, что ненавидит. Может, Хэйзел была и права, что не доверяла Бену ничего важного.

Северин вздохнул и заговорил:

– Дремучие леса, вроде тех, что окружают Фэйрфолд, населяет множество фей-одиночек, которым не по нраву состоять при волшебном дворе. Они слишком дики, слишком уродливы и слишком жестоки.

– Феи-одиночки? – переспросил Бен, пытаясь ничего не упустить.

– Шаловливые пуки. Зеленые леди, сдирающие человеческую плоть с костей, стоит лишь ступить не на ту кочку в болоте, – ответил Северин. – Девы, вдохновляющие творцов на шедевры и низвергающие их в пучину отчаянья. Мужи с длинными волосатыми хвостами и неутолимым чувством голода. Проказливые гоблины, домовики, пикси с радужными витражными крыльями и все остальные. Те из нас, кто устраивается в глуши или селится близ очага смертных. Кто не состоит при дворе и не играет в королей, королев и пажей. Кто не принадлежит к аристократии, как мой отец.

– О. – Слово «смертный» произвело на Бена сильное впечатление. Оно было таким странным и старомодным. Смертным было то, что умирало.

Северин поднес пальцы к щеке Бена – холодные по сравнению с теплой кожей. Парень почувствовал едва уловимый запах земли и травы, когда принц завел прядь волос ему за ухо.

Все тело Бена сосредоточилось на этом прикосновении.

Затем Северин убрал руку, оставив Бена недоумевать: что это прикосновение значило, и значило ли оно хоть что-нибудь? Когда принц продолжил рассказ, его сияющие глаза казались ярче обычного:

– Скоррель, моя сестрица, родилась у придворной леди еще до изгнания моего отца. Бежав, отец выкрал ее и семь магических мечей – включая тот, что я ищу, – и кузнеца, их выковавшего, существо по имени Гримсен, в чьей власти сотворить из металла все, чего душа пожелает. Отец явился в Фэйрфолд со своей свитой и назвался Ольховым королем, ведь ольховое дерево почитается королем леса. Но имя Ольховый король имеет и более зловещее значение. Возможно, ты слыхал эти строки раньше: Mein Vater, mein Vater, jetzt fa?t er mich an! Erlkonig hat mir ein Leids getan![6]

Бен покачал головой. Что-то на немецком.

Северин отошел от кровати и прислонился к подоконнику. Его плечи коснулись стекла.

Внезапно Бен почувствовал, что снова может дышать. Губы пересохли; он поспешно облизал их.

– Отец мой, отец, меня он схватил! Ольховый король мне навредил! – Руки Северина сжались в кулаки. Кольца по-прежнему поблескивали на его пальцах, контрастируя с убогостью позаимствованных джинсов и толстовки с капюшоном. – Один ваш стихотворец написал о муже, чье дитя умирает у него на руках по вине Ольхового короля. Болью Ольховый король утоляет голод, страданиями – жажду. Он властвует над феями-одиночками