– Вечером, в полседьмого, – ответил ему билетер.
Генри плюхнулся на скамейку и стал ждать. В полседьмого он все еще ждал. И в восемь тоже, когда все новоприбывшие уже нашли свои семьи и разошлись. В девять пришли уборщики и заскользили по бескрайнему мраморному морю вестибюля со своими швабрами; на путях все стихло. Луи не приехал.
Генри вывалился наружу, в сияющий огнями город, вмиг утративший весь свой блеск, и побрел в один знакомый клуб на Барроу-стрит, что в Виллидже. Он так хотел показать тут все Луи, а теперь… теперь оставалось только напиться или вздуть кого-нибудь. Можно и то, и другое.
– Виски, – бросил он бармену, шлепнув на стойку деньги, которые специально отложил на этот загул с Луи.
Теперь они значения не имели. Генри заглотил огненную воду, порадовался тому, как лихо она обожгла ему горло, швырнул еще двадцатку и протянул свою фляжку.
– Не желаете сделать пожертвование в фонд Жалости к Себе? Весьма достойная благотворительная организация, клянусь.
Тот пожал плечами и наполнил сосуд до краев.
Порядком нализавшись, Генри поплелся в телефонную будку и набрал собственный номер в Беннингтоне. Потом уперся лбом в стеклянную раздвижную дверь и, глотая из фляжки, стал слушать далекий жестяной звон в эбонитовой трубке.
На пятом звонке Тэта подошла.
– Никого нет дома.
Это было ее обычное «здрасте». Генри остро захотелось очутиться сейчас у них на кухне за заваленным всяким хламом столом.
– Это царевна Тэтакович из «Орфея»? – невнятно выдохнул он. – Примете звонок от этой скотины, Генри Дюбуа Четвертого?
На том конце повисла тишина.
– Пожалуйста, только не вешай трубку, – едва слышно прошептал он.
– Ген? Где ты? Что случилось?
Генри уставился в деревянный потолок телефонной будки. Слезы рекой побежали у него по щекам.
– Луи так и не появился. Я потратил деньги из пианофонда и разозлил тебя, и все это зазря. Тэта, прости меня. Прости меня…
– Ох, Ген, – вздохнула она. – Просто давай жми скорее домой.
Генри рукавом вытер нос.
– Да?
– Да.
– Ты все еще моя самая лучшая в мире девочка?
– Ты от меня так просто не избавишься. Мы семья. Ступай домой.
– О’кей. Иду, – сказал Генри и повесил трубку.
Но сначала нужно было сделать одно дело.
Генри тащился по улицам Нижнего Манхэттена, мимо карантинных плакатов и темных, заколоченных заведений с объявлениями в окнах: ЗАКРЫТО ПО РАСПОРЯЖЕНИЮ ДЕПАРТАМЕНТА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ ГОРОДА НЬЮ-ЙОРКА.
Он был все еще пьян, когда добрался до Чайнатауна. Квартал стоял пустынный и недобрый в своей неожиданной тишине. В «Чайном доме» практически никого не было, но Генри разглядел внутри Лин. Он помахал ей и жестом попросил выйти в переулок.
– Член воображаемого научного клуба Генри Дюбуа Четвертый на службу прибыл, – заплетающимся языком выдал он, потом попробовал отдать честь, но потерял равновесие и врезался в мусорный бак. – А ну, тс-с-с! – сказал он баку, прилаживая крышку на место.
– Ты, что ли, пьян? – шепотом осведомилась Лин.
– Вы изумительно наблюдательны – впрочем, как всегда, мадемуазель.
– Что случилось? Где Луи? Я думала, ты пошел его встречать.
– А! Вот мы и до самого сердца вопроса добрались. Или до отсутствия сердца, вернее. У кого-то из нас сердца определенно не хватает. Он, видите ли, не явился. Лин, мне нужно, чтобы ты пошла со мной. Мне нужны ответы.
– Не уверена, что это хорошая идея.
– Да? А мне кажется, что это охрененно мировая идея.
– Ты пьян.
– А у тебя глаз алмаз. Ты никогда не думала пойти в науку?
– Хреновый из тебя пьяница. Генри, послушай: в мире снов сейчас небезопасно.
– Я в курсе. Призраки. Чудовища. Твари в тоннелях, – Генри чуть не стек по стене вниз. – И вот к этому-то я и веду. Что, если с Луи вчера ночью что-то случилось? Что такое? Ты чего мне рожи строишь?
