– Ну, тогда была не была, – и он, тяжело дыша, вылез из ямы.
Мемфис с Тэтой опустили череп и оставшиеся кости Вай-Мэй в могилу, и Мемфис забросал ее обратно землей. Руки у него уже почти заледенели на холодном и мокром ветру.
– Я ничего не смыслю в китайских ритуалах, но наверняка тут полагается сказать какую-нибудь молитву, – сказал он.
– Какую молитву говорят, когда нужно избавиться от призрака? – осведомилась Тэта.
– Вот уж чего не знаю… Но, думаю, любая будет лучше, чем совсем никакой.
Все, кроме Сэма, склонили головы.
– Сэм! – Эви пихнула его локтем.
– Уж поверь, если боженька существует, он все равно в курсе, что я притворяюсь.
Мемфис опустился на колени в грязь и положил одну руку на холмик.
– Покойся с миром, беспокойный дух, – прошептал он и ощутил легонький толчок – тень контакта, которая тут же пропала.
– Ну, что? У нас получилось? – спросила Тэта.
Сэм пожал плечами.
– На меня даже не смотрите. Я вам не эксперт по призракам. Что-то пытается нас убить прямо сейчас?
Они сбились в кучу в тени готической колокольни церкви под неутихающим ливнем, прислушиваясь, не идут ли голодные духи, но слышали только грохот воды, и городские клаксоны – такие сладостные сейчас! – и возмущенные крики с улиц, и неумолчный шум города.
– Думаю, у нас все получилось, – заключил Мемфис со смесью облегчения и благоговейного ужаса.
– Двинули обратно в музей, – произнесла Тэта, громко стуча зубами. – Я хочу убедиться, что с Генри все в порядке.
– Дай-ка я сначала взгляну на твои руки, – сказал Мемфис.
– Поэт…
– Тэта!
Она неохотно подняла руки израненными ладонями вверх. Мемфис взял их в свои.
Тэта поморщилась.
– Прости, – сказал Мемфис. – Ты мне доверяешь?
– Да, – прошептала она.
Мемфис закрыл глаза.
Контакт был нежен, словно кто-то на руках, баюкая, уносил его в целительский транс. Он слышал, как бьют барабаны и радостно поют духи предков, а наверху раскинулось вечное синее, синее небо. Ему было тепло.
– Мемфис? – позвал голос Тэты.
Она стояла перед ним, улыбаясь, как человек, в первый раз в жизни увидавший свое счастье.
– Я чувствую тебя, – сказала она, не произнеся вслух ни слова. – И мне совсем не страшно.
Голова ее откинулась назад, глаза закрылись. Волна прокатилась по Мемфису; он ощутил, что сделан из чистого света. Пение было повсюду, и на мгновение они двое стали единым целым – одно тело, одна душа – словно уже перепрыгнули через метлу[55] и приземлились по ту ее сторону. Там, где всегда светит солнце.
Мемфис пришел в себя. Тэта смотрела на него широко раскрытыми глазами. И плакала.
– Я сделал тебе больно?
Она засмеялась сквозь слезы.
– Ты никогда бы не сделал мне больно.
Ее руки лежали в его, и последние ожоги таяли на коже.
В затопленных тоннелях призраки тоже таяли с долгим, протяжным вздохом. Поезда разметывали остатки их призрачной сути, тарахтя прямо сквозь них, неся по домам сонных пассажиров, готовых уснуть, жаждущих оказаться поскорее в постели. Сегодня все они будут спать спокойно.
А в царстве снов, в их сияющем логове началось последнее представление. Генри и Лин вместе смотрели, как воспоминания возвращаются в архивы мира, где и положено спать страстям человеческим.
– А Луи? – спросила Лин.
Огни кругом гасли, один за другим.
Ее друг покачал головой.
– Мне жаль, Генри.
Он поглядел на потолок, где уложенная елочкой плитка уже утратила весь свой блеск.
