из-под расстегнутого ворота, виднелась витая шелковая нить с простенькой серебряной Г-образной виселицей.
— Я тебя знаю, — сказал Егор и кашлянул, прочищая горло. — Ты тот самый ордалианский священник, отлученный от церкви пару лет назад.
— Зови меня Андрей, — кивнул мужчина, тем самым подтверждая слова религера. — И я все еще ордалианин по вере.
Не отводя глаз от Волкова, Андрей указал себе за спину. Повторил:
— Я — ордалианин. Ксения — исилитка, Володя — тифонит. А еще есть люциане, амонарии, гностициане и другие верующие.
— Отрадно, — хмыкнул Егор. — Ничего, что я не аплодирую?
Андрей никак не отреагировал на едкость мистирианина, прошел мимо него, за спину. Почти сразу вернулся, держа в руке пустой шприц. Продемонстрировал его Егору.
— Сейчас в твоей крови расщепляется «желтый жгут». Это кардиоблокатор, замедляющий сердечный ритм. Введенной тебе дозы хватит на то, чтобы полностью остановить сердце в течение часа. Ты пока не ощущаешь действие препарата, но скоро поймешь, что я не вру.
Андрей передал шприц девушке, вновь повернулся к религеру. Все такой же серьезный, внимательный. Как хороший учитель.
— От тебя требуется за это время вспомнить максимальное количество людей, обладающих особыми способностями, а также агентов и информаторов. С именами, адресами и особенностями. Если ты все сделаешь верно, я прикажу сделать тебе укол адреналина. И ты останешься жить. Если нет…
— Правила игры я понял, — бесцеремонно перебил Егор. — Не трать мое время, ордалианин. Лучше развей мои сомнения — вы подпольный клуб копрофилов?
Девушка побагровела и рванулась к религеру, но толстяк успел схватить ее за локоть. Он ухмылялся, мол, давай, шути пока можешь.
Ордалианский священник лишь склонил голову на бок, изучая пленника.
— Для милых дам поясню, — продолжил Егор. — Зачем вам, в ином случае, тратить время на такое дерьмо, как я. Верно? Я вспомнил, за что тебя отлучили, священник. Ты открыто выступал против Искр, называл их детьми искушений. Еще вы ни разу не назвали способности Даром, потому как не считаете их ниспосланными свыше. Я все верно сказал, да?
— Почти, — не стал юлить Андрей. Он жестом указал все еще гневно зыркающей глазами девушке отступить, гордо поднял подбородок. Заговорил, сдержано жестикулируя. — Вы, так называемые Искры, самим своим существованием опошлили понятие веры. Вы и ваши хозяева-богопреступники превратили наши религии в подобие балагана, в цирк, в фарс. Нам больно видеть, как верующие превращаются в алчущих скотов, идущих в храмы как в казино, где за ставку молитвой можно выиграть суперприз. Как их оболванивают феерическими шоу, как трясут из них последние сбережения, словно из золотоносных кур. Вы превратили наши духовные традиции в «фишку», в рекламный трюк.
Андрей опустил голову, заговорил тише. Но голос сделался четче, злее:
— Считается, что именно Искры — настоящие верующие. Что именно за силу веры этим избранным ниспосланы божественные Дары. Но разве те, кто живет по указанным свыше законам, кто блюдет дух и букву своей религии, трепетно передает ее из поколения в поколение, кто живет и дышит благодаря своему Создателю — эти люди, разве, ненастоящие верующие? Разве Бог любит их меньше, чем вас?
Егор почувствовал, что в руках появилась неприятная мелкая дрожь. В груди разрасталась неприятная прохлада, участилось дыхание.
Не врал, еретик, не врал.
— Я знаю друзей-священников из глухих деревень, которые до сих пор проводят службы в бедных часовеньках. Но это не гнетет их, они рады служить Создателю где угодно. Рады помогать страждущим. Рады нести свет и мир. Для этого им не требуется лазеры, поп-звезды и дорогие машины. Только вот отчего-то люди, под влиянием бесов в церковном облачении, считают их ненастоящими священниками. Говорят, что от них Бог отвернулся, раз они такие бедные и наивные.
— Так дело в зависти? — ехидно осведомился Егор и отметил, что онемели губы.
— Дело во лжи, религер. Мы, такие разные, верующие в разных богов, собрались вместе именно из-за тотальной лжи, потому, что не можем больше видеть, как умирает все то, что нам дорого.
Он наклонился, вытер платком холодный пот со лба Волкова. Сказал:
— Знаешь, почему Лев Толстой заставил Анну Каренину умереть именно под колесами поезда? На тот момент не было более страшной и ужасной смерти, чем под колесами стального, грохочущего чудовища, испускающего вонь и пар. В глазах читателя, который в большинстве своем никогда паровоза не видел, именно такая смерть, а не обыденное утопление или повешение, должна была показать всю степень раскаяния Анны. Девушка, самолично отдавшаяся на заклание чудовищу — что может быть сильнее и драматичнее?
Волков промолчал, исподлобья наблюдая за похитителями.
— Вы и есть этот самый паровоз. Инструмент для усиления эффекта, призма, сквозь которую лжесвященники транслируют свои желания. Если убрать вас, детей искушения, то у них не останется ничего, кроме ярких побрякушек, которые смогут привлечь лишь неразумного. Вы словно паразиты, изменяющие все под себя, ничего не создающие и способные лишь жить за чужой счет.
Самое обидно было то, что Егору совсем не хотелось спорить. Даже из чувства противоречия. Он не разделял мнение этих бунтующих борцов «за
