– Нет, гарроты у меня в волосах нет. Да я все равно плохо с ней работаю.
– Сгодилась бы и мономолекулярная нитка.
Я приподняла брови:
– Ага, и расчесываться в перчатках, чтобы не распахать свои же пальцы? Увольте.
– У меня есть, – вдруг сказала Радха. – Видишь, волосы не путаются? Это из-за ниток. А работать можно и голыми руками, если не натягивать. Просто на скольжении.
Я покачала головой:
– Прости, но тут я тебе не помощница. Хотя мешать не стану.
– Мне нужен кто-то прикрыть спину. Если дернуть не здесь, а в Москве, и снести Даймону башку – ты успеешь спасти ребенка.
– Давай по обстоятельствам?
– Имей в виду.
Нас вывели во двор. Тут-то мы и ахнули: Павлов для транспортировки приготовил самый настоящий лошадиный станок. Из металлических труб. Около станка ожидали четверо солдат. Сам Павлов стоял чуть поодаль, курил вместе с капитаном. Глаза у обоих были одинаково пустыми.
Секундой позже вывели Марию и Весту. Мария билась в руках стражей и требовала, чтобы ей сказали, где дети. Билась здорово, они едва удерживали ее. Подошел Павлов, смерил ее взглядом, спросил, в чем дело.
– Где мои дети?! – кричала Мария. – Отдайте моих детей!
– Ты хочешь, чтобы сюда привезли твоих детей? – тихо, со значением спросил Павлов. – Уверена?
Мария замолкла, подавившись словами.
– Вы…
– Нет, – перебил Павлов. – Это вы. Заложники. Вы нужны для того, чтобы остальные не глупили. Ясно, да? Детей твоих могу привезти. Если ты хочешь, чтобы они разделили твою участь.
Мария смертельно побледнела.
– Я хочу знать, что они живы.
– Нет проблем, – согласился Павлов. – Вообще-то я решил не использовать их. Дети в безопасном месте. Я могу позволить тебе поговорить со старшим сыном. При условии: ты спросишь, как они себя чувствуют. Как младшие. Скажешь, что тебя пока не выпускают из клиники, куда отвезли вчера. Никаких слез, никаких прощаний, ясно? Скажешь им, что вы скоро увидитесь.
Он раскрыл свой сопряженный браслет в телефон, набрал номер. Дождавшись ответа, сказал:
– Виктор, твоя мама волнуется, поговори с ней, – и передал браслет Марии.
Мария провела разговор безупречно. Мне было жалко смотреть на нее, но я держалась ровно и невозмутимо.
В станок меня завели первую. Руки-ноги приковали к боковым перекладинам. За мной – Весту, потом Марию, последней завели Радху. Явно чтоб она вместо лиц видела только наши затылки и не могла угадать, о чем мы говорим. Чепуха, мы можем поворачивать голову, хоть что-то да разберет.
Павлову передали лазерный резак. Он подошел к Радхе, одной рукой скрутил ее волосы в жгут, запрокинул голову назад – и отхватил их резаком.
– Так-то будет лучше, – сказал он.
Радха не шипела и не ругалась. Молчала.
Капитан, который повсюду тенью следовал за Павловым, показал на меня.
– Зачем? – удивился Павлов. – Флинн, у нее волосы спутанные.
– И что?
– Они не путаются, если вклеены мономолекулярки. Одно время мода у баб такая была, на идеально прямые волосы. Клеили эти нитки. Расческа не нужна, хоть бы волосы до жопы были.
Капитан не унимался. Подошел ко мне, ухватил за прядь волос, потер в пальцах.
– Странное ощущение какое-то, – сказал он подозрительно.
– Скажи еще – на ощупь как шелковые, – съзвила я.
– Да, похоже.
– Придурок, они и есть шелковые. У меня свои чуть длинней твоих. И только попробуй их тронуть – я с тебя сдеру всю стоимость наращивания.
– Язык прикуси, – посоветовал капитан. – Мясо.
– Эй, Флинн, – негромко позвал Павлов, подходя к нему вплотную. Он глядел чуть исподлобья, как старший на оборзевшего, но еще не выпросившего трепку младшего. – Руки к ней не тяни.
– Сэр, нутром чую…
– Флинн, – Павлов понизил голос так, что их разговор слышала я, но не слышали солдаты, – ты поручишься за настроение командования?
