Тот не ответил, только неприязненно сверлил взглядом Павлова.
– У него за неделю оно раз пять менялось. – Павлов сделал выразительную паузу. – Стриженая и сержантша – мясо. Можно было бы и не брать с собой, да я очкую их тут оставлять. Сам-то услежу. Они расходный материал. А вот этих двух надо беречь. За ними серьезные люди стоят, которым есть что предложить. И на тот случай, ежели они захотят предложить, девушки должны иметь товарный вид.
Капитан Флинн отошел от меня с таким видом, словно мечтал плюнуть под ноги, но сдержался.
Ворота откатились в сторону, и во двор задом въехал большой фургон. Подогнали погрузчик, и станок с нами четверыми водрузили в кузов. Сюда же запрыгнули двое солдат, после чего фургон был заперт снаружи.
Мы ехали в полной темноте.
– Дамы, если будем говорить, вы голову назад сильнее поворачивайте, чтобы Радха поняла. А то она глухая, по губам читает. Тут темно, конечно, но что-то она разглядит.
– Берг, я кое-что все-таки слышу, – тут же отозвалась Радха. – Если честно, я малость преувеличила свои проблемы. Просто говорите погромче и почетче.
Довольно быстро я почувствовала духоту. Сзади шепотом выругалась Веста.
– Что? – спросила я.
– Да рука затекла, – пожаловалась она. – Я ж не такая тренированная, как вы.
– Особенно тренированная тут я, – съязвила Мария. Подумала и добавила: – Надеюсь, обратно нас повезут в более комфортных условиях.
– Ага, лежа, – поддакнула Веста. – В гробах.
– Да какие гробы, о чем вы говорите, – откликнулась Радха. – Там же открытая шахта глубиной в несколько сот метров. В нее и скинут. Возиться еще с гробами… А с другой стороны – хорошая, глубокая могилка, и кости не разворошит никто, когда вздумает построить на месте кладбища свой дом.
– Девки, заткнитесь, а? – попросила я. – Юмор висельника я люблю, но у вас ни разу не смешно получается.
До Марии наконец дошло:
– Вы хотите сказать, нас там убьют?!
– Конечно! – хором ответили Веста и Радха.
– О господи… – выдохнула Мария, и голос у нее сорвался. – А я еще хотела детей увидеть… Господи!
Они еще несколько минут болтали, выговаривая свой страх. Мне нравился их настрой. Никто не впал в панику и истерику, хотя Мария, если верить интонациям, глотала слезы.
– Берг, ты чего там притихла? – позвала Радха.
– Пытаюсь вспомнить хоть одну молитву, – мрачно ответила я.
– Хреново ж тебя учили в университете, – съехидничала Радха. – Я вот все помню.
– Это католические. Я ж не католичка на самом деле, я лютеранка. Причем лютеранка только по названию, в церкви последний раз несколько лет назад была.
– А что, у лютеран еще и молитвы есть? – удивилась Веста.
На нее зашикала Радха, сочтя это высказывание по меньшей мере глупым.
– Я могу помолиться за всех, – чистым и звонким голосом сказала Мария. – Господь един, и перед Ним все мы равны, и Его милосердие простирается на всех.
Мы замолчали, а потом сзади послышался сдавленный голос Радхи:
– Помолись, если можешь.
И дальше мы ехали с Божьей помощью. Кроме шуток, мне показалось, что нас даже трясти перестало и не так ныло тело от неудобной позы. Мария молилась звучно, на классической латыни, и вскоре я услышала, как тихонько, вполголоса, ей вторит Веста. Глядишь, к концу пути она раскается в вероотступничестве и вернется в лоно родной католической церкви. Надо будет посоветовать ей – пусть даст обет в случае избавления вернуться.
Говорят, иногда помогает.
Я старалась ни о чем больше не думать. Я сделала все, что было в моих силах.
Но, увы, никакие мои действия и приготовления не гарантировали, что я сама останусь жива.
Грустно, но факт.
Я надеялась, что хотя бы при перегрузке в самолет нас вынут из фургона и дадут глотнуть свежего воздуха. Как бы не так. Фургон загнали в трюм, не открывая. Сквозь обшивку я услышала рев турбин. Конечно, здесь же не такая мощная звукоизоляция, как в салоне. И за все века развития воздухоплавания никто так и не изобрел бесшумных турбин. А остальные двигатели еще громче.
Нас протрясло на взлете, потом самолет оторвался от земли. Через минуту Мария успела пробормотать «извините», и ее вырвало прямо под ноги. Разумеется, никаких упреков с нашей стороны не последовало – а куда деваться, мы все прикованы. Фургон мгновенно заполнился кислой вонью.
