Балур снова потянулся за молотом, не нашел его и снова выругался. Ладно. Фиркина можно прикончить и голыми руками. И даже получить большее удовольствие, чем от оружия.
— Племя! — заорал старик. — Значит, у тебя нет племени?
Фиркин попятился. Даже он уже мог различить уровень опасности.
— Ты хнычешь, потеряв племя из одного человека? И чему они вас там учат в Аналезианской пустыне? Считать до количества пенисов у мужчины?
Балур отметил, что в этих воплях была некая вдохновенная, восхитительная дерзость. Потому он решил с гордостью выдрать из спины Фиркина становой хребет и им содрать с несчастного кожу.
— Ты кретин, у тебя же племя в полсотни тысяч! — завопил Фиркин, когда ящер встал над ним, будто скала. — Ты потерял одну — а нашел каждого идиота этой долины! Дятел, ты же теперь племенной вождь номер один! Ты скажешь: «Эй, племя!» — и они в один голос заорут: «Пророк нашего племени, мать твою, так точно!» Ты скажешь им делать племенные вещи, они узнают, что это такое, и обязательно сделают. Малыш, да они теперь все — племя. Племя пророка. Тебя. Тупого тебя, но всем наплевать, потому что вся эта пророческая хрень…
Фиркин заметил, что сиюминутная смерть ему уже не угрожает, немного стряхнул с себя пыль и добавил уже спокойнее:
— А еще потому, что мертвые драконы.
Балур заколебался. Он посмотрел на обитателей долины Кондорра, пьяных от победы и драконьей крови — как и положено хорошему племени.
— А почему они думают, что я суть их пророк?
Фиркин возымел наглость выглядеть рассерженным.
— Когда пять здоровенных древних кожистых засранцев летят с небес и все жгут, а народ стоит, придерживая штаны, чтобы внезапный навоз не вывалился наружу, — один огромный ублюдок вдруг ревет так, будто у него стояк, которым можно заколотить дракона до смерти. А люди замечают такие вещи.
Фиркин глубокомысленно кивнул.
— Уж я-то знаю, ибо я сведущ в путях богов и людей.
Ярость Балура разгорелась снова.
— Ты настолько же святоша, насколько я пророк! Если пророк хоть когда и был по-настоящему, то теперь он суть очень жареный и хрустящий.
Будучи на три фута ниже Балура, Фиркин умудрился посмотреть на ящера сверху вниз.
— Люди говорят, что ты пророк, — назидательно сообщил старик. — Ты говоришь, что ты не пророк. Это один голос. А у них — пятьдесят тысяч. По счету голосов — ты пророк. Вот тебе демократия.
Терпение Балура лопнуло.
— Это дерьмо! Причем суть последнее дерьмо, которое я чую, если не считать того, которое ты сделаешь от страха при твоей смерти посредством меня или от непроизвольного сокращения кишок после твой смерти посредством меня! А это случается.
Да, Балур видел такое своими глазами. И по правде говоря, не хотел узреть снова.
— Так ты, мать твою, хочешь иметь свое гребаное племя или нет? — прошипел Фиркин.
Чем снова приструнил ярость ящера.
Пятьдесят тысяч, хм. Конечно, всего лишь людей. Но ведь пятьдесят тысяч. Ну по крайней мере сорок пять. Но все — его племя. ЕГО. Аналез сможет многое с сорока пятью тысячами солдат. Очень многое…
И чего? Хорошего или плохого?
Трудно сказать. Но вот упорно кажется, что будет весьма интересно.
Но Летти…
Она мертва. Его племя — мертво. Аналез без племени — мертв.
Но ведь Балур и раньше оказывался без племени. И умирал в пустыне. А потом отыскал новое племя.
— Иди со мной! — терпеливо вздохнув, величественно изрек Фиркин. — Поприветствуй свое племя. Своих людей. В общем, просто своих.
И Балур пошел. Хотя здравый смысл и протестовал. Но что он предлагал взамен? Умирать? Скорбеть, плакать, тонуть в слезах? Но до каких пор? И что потом? Выждать, пока всем станет наплевать?
А людям совсем не было наплевать. Они радостно завопили, завидев его. Они ревели, выли, орали и выкрикивали:
— Пророк! Пророк! Пророк!
Мир затрясся от крика. А когда Балур приблизился, они умолкли, отпрянули. Преклонили колени и склонили головы.
Ящер остановился посреди толпы. Насколько он мог видеть, повсюду мужчины, женщины и дети опустились на одно колено и уставились в землю. Стоял лишь Фиркин. Он раскинул руки, обернулся, и по его лицу расползлась улыбка. И смысл ее был ясен донельзя.
— Гляди, что я даю тебе.
