Билл плюнул в огонь. Слюна разделила судьбу со всеми надеждами ограбить дракона — испарилась.
Балур по-прежнему задумчиво созерцал Билла.
— Ты имеешь на виду, любой в здешних землях может мне сказать, что у Мантракса на входе суть нажимная пластина, отрегулированная суть специально на его вес? Совсем любой, до последнего?
Билл подумал, что влетел. Позволил гневу и, возможно, желанию впечатлить Летти познаниями взять верх над здравым смыслом.
— Ну, может, и не каждый.
— Но почти каждый? — усугубила Летти.
— Ну, не совсем, — промямлил Билл, отчаянно соображающий, как выбраться из ловушки. — Э-э, мне сказали, да. Кое-кто знал.
— Кто?
«Вот потому я не способен перехитрить даже свинью, — подумал Билл. — Надо просчитывать события хотя бы на шаг вперед».
Билл закусил губу, поглядел на спящего рядом вонючего волосатого старика и сообщил:
— Фиркин.
Все тяжело поглядели на Билла.
— Он? — спросили в унисон Летти с Чудой.
— А что б его суть трипперной мошной Рыга! — изрек Балур.
— Да, он, — заявил Билл.
Он хотел, чтобы прозвучало дерзко. Вышло виновато.
— Это было еще в моем детстве. Перед тем, как он, — Билл неопределенно махнул рукой, — беспробудно запил.
Все по-прежнему тяжело глядели на Билла. Он вздохнул. Придется рассказывать — но, конечно, приглаженную версию.
— Так вот, в моем детстве мы и обсуждали это. Ну, вроде как играючи.
Он пожал плечами.
— В общем, я не знаю, что он сам об этом думал. Но получилось — полное дерьмо.
Он посмотрел на Фиркина — с ненавистью, которую не смог обуздать. И с жалостью, и с печалью. И с теплотой, повеявшей летним ветром из памяти.
Новое воспоминание — острее и четче прежнего. Он сидит на матрасе, тщательно отгородившись от родителей занавеской. Перед ним на матрасе — адский арсенал заговорщика, выкраденный с фермы и маминой кухни. Билл внимательно осматривает свои сокровища: старый ржавый столовый нож, огрызок угольного карандаша, обрывок вощеной бумаги, пригоршня остро заточенных палочек, лопатка…
Шорох за спиной заставил мальчика стремительно набросить покрывало на сокровищницу, но когда он обернулся и увидел отца, глядящего в щель у края занавески, то понял: слишком поздно. Поймали.
— Эй, младший. Чего у тебя тут? — спросил папа.
У отца — круглое добродушное лицо, выгоревшие на солнце волосы, обветренная загорелая кожа. Биллу папа кажется крепче горной скалы, сильнее богов. Больше его о мире знает только мама.
Сопротивление бесполезно.
Запинаясь и с трудом подбирая слова, Билл объяснил, что это. И зачем.
— Пап, у Фиркина есть план, — сказал Билл наконец. — Чтоб дать сдачи им. Ну, не как драться кулаками. Ты мне говорил, чтоб не драться, так я и без драки. Но чтобы им навредить, а нам нет. Он все это придумал. Точно.
Билл волновался. Папа должен увидеть: отлично придумано! Он ведь точно увидит.
Но отец лишь улыбнулся. Ах, эта терпеливая улыбка взрослого при виде детской глупости. А Билл схватил лопатку и дерзко потряс ею, не совсем понимая, что с ее помощью можно сделать, но отчаянно желая изобразить гордое бунтарство.
— Пап, он все правильно придумал!
Улыбка поблекла. Отец кивнул и сел на край постели.
— Сын, а как насчет опустить эту штуку и поговорить?
— Пап, он действительно!.. — выговорил в отчаянии Билл, но опустил лопатку, втайне очень довольный, что его не отругали.
— Фиркин рассказал тебе про битвы сразу после прилета драконов?
Билл яростно закивал.
— Страшное было время. Вся жизнь менялась. У нас вырвали с кровью все наше прошлое. Мы испугались, и мы дрались.
Хоть Биллу было всего шесть лет, он понял, к чему клонит отец. Он хотел сказать, что Фиркин — трус, что ему нельзя доверять, но Билл по- настоящему верил Фиркину. Они разговаривали как мужчины. В этом отец не сможет разубедить сына.
