умозрительный вид разбитых вдребезги Мургейтских ворот. И ведь на это есть пушки, оставленные на поле Уориком. А что, звучит вполне патетично!
Дерри прочистил горло, думая продолжить. Секунду-другую он созерцал Генриха: было видно, что король во всей этой дискуссии участия не принимает. Он пребывал в безмолвии, постукивая себя пальцами по бедрам.
– Миледи, у меня ощущение, что лорд Клиффорд не вполне отдает себе отчет, как огонь из пушек по стенам Лондона может быть воспринят страной. – Чуть поджав губы, Брюер твердо посмотрел на королеву. – Хотя, немного поразмыслив, он бы наверняка понял, что это ослабит положение короля, как ничто иное. Ну и последний аргумент против таких действий: толщина этих стен двенадцать футов, а ворота кованы железом.
Барон Клиффорд спесиво фыркнул, и Дерри поторопился продолжить, пока тот не перебил его:
– Я не говорю, что они
Эта мысль, ненавязчиво пущенная в собрание, похоже, отложилась и поумерила растущую гневливость.
– Так вот, прежде чем мы начнем ломиться в ворота, как припозднившийся пьяница, нам не мешало бы обдумать другие возможные пути и способы. От нас мэр будет опасаться подвохов – хитростей, или ловушек, или же просто пугающей кары по окончании, когда ворота перед нами так или иначе откроются. Этот вопрос он будет всячески отодвигать и затягивать, вести переговоры, гонять туда-сюда письма… – Дерри чуть склонил голову в сторону Маргарет. – Мне кажется, миледи, что он примет ваши заверения насчет его личной безопасности. Насколько мне помнится, в суждениях об этом человеке милорд Клиффорд прав. По природе своей мэр Ричард Ли – не воин. В данный момент он наверняка, спав с лица, обливается холодным потом. Мы просто должны показать ему тропу через чащобу, и он по ней проследует.
Напоминать присутствующим о нависшей над ними грозной тени не было необходимости. В сражении с Уориком они вышли победителями, но его армия была не сломлена, а лишь подранена и рассеяна по полю. Этот человек сейчас находился в каких-то лесах и долинах, зализывая раны, как всякая дикая собака. Брюер потер себе переносицу: эх, уснуть бы! Уорик наверняка рассчитывает, что они пришли прямиком в Лондон. Сколько пройдет времени, прежде чем он прознает, что они все еще в дороге – точнее,
Помимо этой отрезвляющей перспективы, где-то во мраке существовала еще одна армия и еще один разгневанный сын. Дерри надеялся, что к тому времени как Эдуард Йорк сомкнется с Уориком, король с королевой будут уже пребывать в безопасности за стенами Лондона. Для себя шпионских дел мастер не допускал никакой самоуспокоенности насчет победы, пока те влиятельные, полные силы и грозности сыны рыщут невесть какими тропами. Пара штырей над главными воротами Йорка все еще свободна. И пока она не занята, о подлинном покое приходится лишь мечтать.
Утро началось с новой засылки писем и яростных требований, которые мэр и его ольдермены дружно проигнорировали. Как главное должностное лицо в городе, в области традиций и юриспруденции мэр был весьма сведущ. И он знал, что у него нет никакого права отказывать королю во въезде – нелепейшее положение, о допущении которого он теперь жалел. И которое только усугублялось. Теперь, если взвинченной толпе в городских стенах взбредет в голову все же открыть ворота, то следующим и последним местопребыванием мэра будет, безусловно, Тауэр, а счет его жизни пойдет на дни, а затем на часы. Горожане вполне себе представляют, какой гнев на них обрушит войско и лорды, вынужденные торчать снаружи. Каждый час ожидания в воображении горожан делал возмездие лишь страшней – а потому запоры на воротах оставались задвинуты.
Среди дня к воротам подскакали королевские герольды, которые стали колотить по кованым створкам жезлами – безуспешно. Тем временем в окрестных деревнях вроде Челси удалось собрать немного еды: находясь от Лондона слишком далеко, о приходе армии там не слышали, а потому не были готовы к тому, что к ним нагрянут солдаты и вычистят зимние припасы. Но и этим скудным рационом можно было подпитать лишь несколько сотен, но никак не пятнадцать тысяч человек, которые уже два дня сидели без еды, хотя и до этого были кожа да кости. К тому времени как солнце вновь коснулось горизонта, положение стало поистине бедственным. В армии наступал голод.
На второй вечер собравшиеся в прибежище королевы приближенные смотрелись уже не так деятельно и браво. Голод брал свое, хотя Клиффорд, похоже, успел основательно подкрепиться из каких-то своих запасов, которыми предпочитал не делиться. Дерри готов был поклясться, что брылья барона лоснятся от плохо вытертого сала, и руки невольно тянулись удушить подлеца. Чувствовалось, что терпение и силы у всех на исходе.
Маргарет расхаживала взад и вперед – три шага туда, три обратно, – напряженно что-то обдумывая. Ее волосы задевали навес, и тот шуршал, словно некий вещун. Хорошо еще, что было сухо – пожалуй, единственное благо, хотя в Англии зимний дождь не заставляет себя ждать.
– Милорды и джентльмены. Тем, кто голодает, выбирать особо не приходится, – начала королева.
Было заметно, что одна ее рука в длинном рукаве платья сжата в кулак. Ткань ее одежды была такой же запачканной и пыльной, как камзол любого йомена, и при этом она подрагивала то ли от озноба, то ли от недоедания – толком не разобрать.
Внезапно Маргарет остановилась и повернулась лицом к собранию. Муж ее присутствовал здесь, как внешний атрибут власти, хотя, по правде сказать, никак не влиял на то, как она завладевает общим вниманием. Всех их, от шотландского лэрда Эндрю Дугласа – дикоглазого бородача, запахнутого в свою клетчатую накидку – до Сомерсета, графа Перси, барона Клиффорда, Дерри Брюера и всех остальных, скученных в этой чадливой красноватой полутьме, именно
