такого количества мяса, и промежутки между перезагрузками не настолько велики. Но ты все равно не расслабляйся, Улей не любит предопределенность, он непостижим в своей непредсказуемости, никогда не знаешь, какой сюрприз готовит, вдобавок на таких кластерах остаются лазейки, и не уверен, что мне известны все они. Жизнь всегда найдет выход из самой безнадежной ситуации.
Пастор, зазвенев заправляемой лентой, зачем-то задрал голову, уставившись в небеса. Секунды через две и Карат подставил лицо солнцу, проглянувшему в просвете между роскошными кучевыми облаками.
Только заинтересовало его не светило Улья, его даже упоминать с большой буквы не принято, оно ничем не примечательно, и оно чужое, отличное от всех Солнц, которые светят в снабжающих Улей внешних мирах, потерянных навсегда.
Посторонний звук – рявкнуло что-то в вышине, знакомо и незнакомо одновременно. Это можно было принять за резко оборвавшийся рев реактивного двигателя, вот только не может такого быть. Серьезная авиация вроде бы есть только у внешников, используют они ее дозированно, в строго отведенных местах, где летает она на малых высотах, обычно предварительно разведанных дронами.
Сюда, на запад, она не забирается. Попросту не может, и дело тут не в том, что у всех нормальных иммунных руки чешутся сделать гадость внешникам, причем эти руки могут сжимать что угодно – от рукояток управления разнообразных артиллерийских зенитных установок, в том числе и самоходных, до приведенных в боевое положение труб ПЗРК[3] или даже кнопок серьезных ракетных комплексов, в идеале способных доставать цели за сотни километров. Просто слишком много по пути черноты, пройти мимо всех мертвых кластеров и не угробить при этом технику практически невозможно.
Появился новый звук – кашляющий и одновременно свистящий. Затем зашуршало оглушительно, страшно, будто прямо на тебя съезжает с крутой крыши грохочущий пласт тяжелого шифера. Над головой промелькнуло что-то неуловимо-стремительное, огромное, на миг накрывшее своей треугольной тенью заросли, где скрывались Карат и Пастор, и тут же затрещало, застучало, загремело со звоном и лязгом, истошно заскрипело, дико громко, жутко, растянуто по времени, необъяснимо.
Килдинг, заинтересованно уставившись в сторону резко затихающей какофонии, поднялся, небрежно вскинул пулемет на плечо, направился туда, куда Карат ни за какие сокровища Стикса идти не стал бы – прямиком на источник жуткого грохота, бушевавшего не далее как пару секунд назад.
– Ты убиваться пошел? – вырвалось само собой у Карата.
– Нет, на сегодня я такое не запланировал. Посмотреть надо, вдруг пистолет для тебя достанем. А ты не отставай, долго там задерживаться нельзя, на такой шум много зрителей сбежаться может. Кластер здесь скучный, провинциальный, до матерой элиты отъедаться никто не успевает, но нам и мелочь проблемы создаст, если заявится в большом количестве. Патроны нам против твоих черно-зеленых пригодятся, нечего их на всякую ерунду переводить. Хотя…
Пастор осекся на полуслове, а Карат, нервничая и ничего не понимая, не задумываясь, лишь бы что-то сказать, уточнил:
– Что, хотя?
– Да ничего, насчет каких-нибудь патронов, возможно, варианты здесь будут.
Когда Карат наконец понял, что именно стало причиной его испуга, ему даже стыдно стало. Ведь прекрасно слышал изначально характерные звуки, да и потом мог не рот разевать, а попытаться осознать, что же именно над ними проскользнуло.
Даже ребенок первым делом задал бы себе очевидный вопрос: что за штуковина с ревом и грохотом может свалиться с небес?
Так и есть – самолет. Да, столкнуться с ним в этой части Улья – все равно что с летающей тарелкой повстречаться, но, в отличие от последней, явление ничуть не фантастическое даже на Дальнем Западе, до которого еще шагать и шагать.
Вот только явление это крайне непродолжительное.
Отказ всех систем управления, осложненный полным непониманием сути происходящего со стороны пребывающих в полубессознательном состоянии пилотов, не позволяют машине, угодившей в ловушку Улья прямо в полете, держаться в воздухе часами или хотя бы минутами. Да, Карату доводилось слышать истории, как в подобных ситуациях самолет удавалось посадить с минимумом жертв или даже вовсе без них. Но большая часть таких рассказов откровенно попахивала пустым вымыслом, а оставшиеся объяснялись невероятным стечением благоприятствующих обстоятельств, обильно приправленных фантазией рассказчиков.
Этому самолету обстоятельства благоприятствовать не захотели. Разве что с земной твердью встретился под пологим углом, последние метры полета пришлись на склон крутой балки, густо заросшей разнообразной зеленью, пошел по нему впритирку к земле, размазываясь об нее. Сбивая деревья и сбривая кусты, оставляя за собой заваленную ветками и рваным металлом просеку, он домчался почти до самого дна, его безобразно разлохмаченный фюзеляж замер в считаных шагах от струившегося понизу крохотного ручейка.
Пастор, продвигаясь по этой просеке, ловко перепрыгивал через поваленные деревья, на ходу комментируя произошедшее:
– Ты слышал, как он летел вначале? Гудел, будто старинный паровоз. Думаю, что это был помпаж, известное явление, двигатель черноты глотнул, не понравилась она ему, ну а потом он вообще погас. Удачная посадка получилась, нечасто такое бывает. Обычно они камнем падают, после этого только металлолом остается. А тут вон, чуть ли не новенький стоит.
– Это ты называешь новеньким? – скептично отозвался Карат. – Как по мне – натуральный хлам.
