ориентацию и ползает беспомощным младенцем.
Объяснение может быть лишь одно – деревня и ее окрестности попали под удар современного оружия комплексного воздействия. Естественно, секретного, никто ведь о таком не слышал. В этот сценарий укладываются и впавшие в буйство люди, и сбивающая с ног чернота, и отсутствие связи.
Но надо признать, что этой гипотезе многое не соответствовало: откровенно чужие ночные небеса; пойманная однажды радиопередача, более чем странная, вообще не похожая на стандартный радиообмен, но и на шифр вероятного противника тоже не походила; невозможно объяснить невосприимчивость некоторых людей к заразе и так далее – список противоречий набрался приличный.
Однако Архип, взяв на второй день командование в свои руки, цеплялся именно за эту версию, ничего получше у него не нашлось. Он упрямо старался удерживать зараженных в спешно оборудованных карантинах, организовывал охрану при стремительно сокращавшемся количестве бойцов, пытался накормить урчащую свору горячей пищей, а потом и просто сырым мясом, спешно забивая коров, своими же руками выращивая поколение усиленных тварей. На говядине они росли, как на дрожжах, ведь это у них любимая еда.
Поначалу случились два инцидента со впавшими в безумие бойцами. Заражение еще не успело отнять у них разум, но серьезно повлияло на его работоспособность. Один открыл огонь по карантинному загону из крупнокалиберного пулемета (чем, в сущности, немного помог выжившим, сократив поголовье тварей), второй ходил по улице, хохоча во все горло и швыряя гранты в окна домов (с той поры Архип запретил ношение ручных гранат и припрятал все автоматы с подствольниками).
Но такие случаи быстро остались в прошлом, за происшествия начали отвечать исключительно зараженные. Жалкая горстка иммунных не успевала за их аппетитом, твари пожирали не только приносимое мясо, но и друг дружку, нехорошо изменялись, становились ловкими и сильными. Поначалу они сбегали поодиночке, перебираясь через ограды, затем произошел первый массовый побег, когда мертвяки дружным напором обрушили стену коровника. В тот день бойцы Архипа понесли первые потери от своих бывших соседей и родных.
А уже на следующий день случился бунт – три человека уселись на машину и отправились в сторону райцентра с твердым намерением добраться до него, чего бы это им ни стоило.
Через день вернулся лишь один – Жора. Выглядел он плохо, едва ноги переставлял, оружие свое потерял, лепетал что-то бессвязное. Как его не поймали разбежавшиеся по округе обитатели карантинов, непонятно. Что с ним происходит – тоже загадка, обычно парень на здоровье не жаловался.
В краткий миг просветления он сумел рассказать, что машина заглохла, едва заехала на черноту и дальше неизвестно сколько метров скатывалась по инерции с непонятно откуда взявшейся горочки. При этом никто ею не управлял, и водитель и пассажиры впали в невменяемое состояние. Даже то, что в итоге автомобиль перевернулся, до народа не сразу дошло.
Каким образом Жора добрался до зеленой травы, он объяснить не мог. Но, судя по тому, что штанины и рукава стерлись до дыр, а кожа в прорехах до окровавленного мяса, ему пришлось немало поползать.
Архип сходил к спуску, надеясь вытащить оставшуюся парочку, но разглядеть машину не смог, а забираться на черноту не рискнул.
На обратном пути его едва не убил зараженный, развившийся до опасного состояния, растерявший человеческий облик, проворный и сильный. С каждым днем таких появлялось все больше и больше, первоначальные медленные и тупые, внешне неотличимые от нормальных людей, перевелись. Архип, осознавая, чем грозит гуманность, пошел на крайнюю меру – лично перестрелял последних, все еще остававшихся в карантинных пунктах.
Не считая истерики уцелевшей девушки, возражений против столь кровавой развязки не последовало, потому как возражать было особо некому, да и любому понятно, что с такими силами контролировать противоестественных безумцев не получится. В его войске на тот момент осталось два боеспособных бойца – Сашка и Лидка, что с ним, что с ней много не навоюешь. Жора – парень недисциплинированный, но толку даже от такого побольше, однако рассчитывать на него не приходится – вот уже почти неделя прошла, а он не то что на поправку не идет, ему все хуже и хуже становится, только и делают, что капельницы с физраствором ставят и пробуют кое-как воду в рот заливать. Глядя на него, никто теперь на черноту шагнуть не мечтает, выхода из ситуации тоже не видят, только и ждут непонятно чего, часами прислушиваясь к трещащему помехами радио.
Но это лишь на досуге, между делом или даже в процессе, постоянно приходится думать о безопасности, ведь разбежавшиеся жители время от времени предпринимают попытки вернуться в деревню. С ними не церемонятся, расстреливают, вовремя подъезжая к местам прорыва, в последнее время твари не лезут, дальнобойные винтовки научили их не приближаться к человеческому жилью. Контроль за периметром последние защитники осуществляют дистанционно, установив почти два десятка камер, данные с которых выводятся на единый пост наблюдения. День и ночь на нем кто-нибудь дежурит.
Но не сейчас – впервые за все время к деревне вышли люди. И самое удивительное – люди чужие. Уж своих-то здесь знают всех, на то она и деревня.
Пастор, без эмоций посмотрев на пожелтевшую мумию, обернутую чистейшей простыней, своим непередаваемо отстраненным голосом спросил:
– Оно живое?
– Первым красавцем был, все девки заглядывались, – вздохнув, ответил Архип. – С час назад точно живым был, а сейчас поди пойми. Ухо ему потри, он после такого обычно хрипеть начинает.
Наклонившись над Жорой, Пастор потрепал сморщившееся ухо и покачал головой:
