никого не грабил. Он был заинтересован в долгосрочных источниках дохода.
Утром он приказал установить на свой вертолет пулеметы, но на аэродром он полетел не на вертолете, он поехал на машине, конвоем. Ему надо было посмотреть на то, что происходит в городе, прежде чем принимать окончательное решение.
А в городе происходил банальный грабеж с расправой. Прежде всего озверевшие толпы ринулись на рынок убивать киргизских купцов – тех, которые еще не смотались, не догадались. Таких нашлось немного – большинство сразу сообразило, к чему идет. Разграбив все торговые места, где торговали люди с азиатским разрезом глаз, начали грабить и все остальные, потому что награбленного с тех мест на всех явно не хватало. Торговцы этому возмутились, и начались перестрелки прямо на рынке. Потом озверевшая от ненависти толпа ринулась в лагеря беженцев убивать всех, у кого были узкие глаза. Людей останавливали на улице, требовали снять штаны. Кто не был обрезан, убивали на месте, часто после издевательств. В общем, обычная картина обычного погрома.
Сам амир Ислам не был заинтересован в торговле, и потому происходивший погром не причинял ему ущерба. Он считал, что время от времени такие погромы инициировать надо, потому что только так можно спустить пар, дать возможность людям выплеснуть свою ненависть и озлобленность, рождающуюся вследствие безысходности и отсутствия всякого будущего. Но это опять-таки касалось его лишь косвенно.
Машины пробирались через хаос, не сигналя, – местные, кто занимался безопасностью, знали, что любой резкий звук может взорвать толпу, потому все, что мешало, просто отталкивали бамперами. Конвой состоял из четырех машин: трех «Субурбанов» и пикапа. Два из трех «Субурбанов» были набиты боевиками и имели на вооружении российские варианты «Миниганов», хорошие (для установки на машины) тем, что не требовали электропитания[133]. Пикап, шедший в хвосте, был бронирован и нес в качестве вооружения многоствольный китайский пулемет калибра 12,7. С его темпом стрельбы и мощностью боеприпаса он мог перерубить дом пополам.
Амир Ислам смотрел на беснующихся за бронированными стеклами людей, слушал музыку и размышлял на философские темы, как он это часто делал, когда делать было нечего. Когда-то давно здесь было полноценное государство, с вороватыми, но все же элитами. Элитами – то есть теми, кто хотел строить и строил страну, хотя бы для того, чтобы быть в ней баем, шахом, отцом нации, президентом или кем-то там еще. Потом народ взбунтовался и скинул элиты – для чего? Для равенства перед Аллахом?
Ну вот оно, равенство. Равенство, означающее, что сегодня ты можешь быть убит на улице точно так же, как и любой другой.
И ведь никто им не обещал другого…
По стеклу ударил камень, кинутый кем-то из погромщиков в бессильной злобе. Но даже отметины от него не осталось…
На аэродроме он был последним, остальные уже приехали. Несколько караванов машин стояли один рядом с другим, боевики занимали оборонительные позиции, а самые авторитетные люди велайята стояли у ангаров и тихо переговаривались.
Машины амира Ислама припарковались чуть в стороне от остальных – никто так и не понял, что это для того, чтобы в случае чего вести огонь по остальным. Амир Ислам вышел из машины и пошел к ангарам, на пути его перехватил амир Насиб, коренастый, с желтым, болезненным цветом лица. У него были больные почки, от того и такой цвет…
Амир Насиб был теперь амиром велайята, он был избран совсем недавно Шурой, потому что предыдущий амир отправился к Аллаху под грузом своих лет и, возможно, своих преступлений. Своим избранием амир Насиб был во многом обязан амиру Исламу, и этого не забывал.
– Салям алейкум.
– Ва Алейкум салям…
Амир Ислам кивнул на полосу.
– Еще не прилетели.
– Нет, порази их Аллах.
– Осторожнее. Аллах может и услышать.
– Возможно, их что-то задержало. Там сейчас много всего происходит…
– А… что их задержало. Мы выходили с ними на связь. Они просто хотят заставить нас ждать, вот и все…
– Тот, у кого есть сила, так не делает. Сохрани свой гнев для них…
– Хорошие слова, умные слова…
Амир Ислам посмотрел на часы.
– Сколько будем просить? Половину? Думаю, половину не дадут, пожадничают. Но треть реально получить.
– Треть…
– Аллах свидетель, хорошие деньги.
– Смотря для кого.
– А что ты хочешь просить? Половину?
– Просить будешь ты. Если ты попросишь половину, у них останется другая половина и достаточно денег и сил, чтобы пытаться вернуть другую половину, которую они утратили. Просить половину нет смысла.
