– Как раз нет.
– Вы ей изменяли?
– Нет.
– А была возможность?
– Да.
– Вот видите…
– Что я должен видеть?
– Вы даже не попытались бороться с системой. Вы всегда поступали правильно. Наверное, в школе вас ставили в пример учителя.
– Нет, такого не было. Я как раз был середнячком. Старался меньше выделяться.
– Это еще хуже.
– А как лучше? Стать общественной подстилкой для тех, кто не видел ничего и никого лучше козы?
Сказав, я пожалел о сказанном… помимо прочего, это приоткрывало врата в тот тайный мир, давало понять наблюдательному человеку, что я об этом обо всем думаю. Но мадемуазель Степко одобрительно посмотрела на меня.
– Уже лучше.
– Чем же.
– Например, тем, что вы хотите меня.
Я иронически поднял брови.
– Да неужели, сударыня?
– Да… Я для вас то, чего у вас не было никогда в жизни. И не будет. Поимев меня, вы докажете сами себе…
– Что именно.
– Вы поняли.
– То, что я круче их?
– Да… хотя это не так.
Я улыбнулся… по-доброму так.
– Я не пытаюсь никому и ничего доказать. Я уже вышел из этого возраста. Я просто их убиваю. Где это возможно и как это возможно. Доказывать что- то им… себе… вам… как глупо. Например, я знаю о том, что мой старый сослуживец жив и что он амир у моджахедов. Как думаете, мне больших трудов стоило бы его убрать?
…
– Нет. Беспилотник… ракета… в конце концов я знаю, где его лагерь, и у нас нет тех дурацких ограничений, которые раньше связывали нас. Теперь ничего этого нет, дозволено все. Но я не убью его. Это слишком легко для него – мгновенная смерть. И пытать я его не буду… я давно разочаровался в пытках. Телесные наказания укрепляют дух. Позволяют им чувствовать себя на истине – ведь если мы пытаем их, мы чего-то от них хотим, верно? Знаете, что я сделаю?
…
– Я разрушу его королевство. Уничтожу то, что он создал и над чем трудился, то, ради чего он расстрелял в спину командира и семерых сослуживцев. Лишу его возможности жить там, где все происходит по его гребаным салафитским правилам и законам, там, где все происходит правильно и понятно для него. Подорву его уверенность в том, что все, что происходит вокруг, – правильно и ведет к победе, и заведу его на зыбкую почву сомнений и неуверенности. Разрушу все созданное им, разрушу всю гребаную империю, которую они создали, заставлю почувствовать их преданными людьми, ради которых они все это делали, и самим Аллахом. Подниму против них людей и изгоню их в самые страшные и заброшенные места этого мира, загоню их туда, откуда нет выхода. Я сделаю так, что все те, кому они принесли счастье, в блевотине позора и нищем бормотании молитв примут мою веру, мои ценности и идеалы, поднимутся против них и встанут на мой путь. За его предательство он расплатится тем, что предадут его, и я это устрою. И вот тогда я почувствую, что расплатился, и оставлю ему жизнь. Жизнь и выбор. Жить на руинах того, что он создал. Или покончить с собой и отправиться к Аллаху обесчещенным самоубийцей.
Мадемуазель Степко смотрела на меня – и, по-моему, впервые с искренним интересом.
– Агент Смит[165]…
– Кто это?
– Не важно.
И тут в ресторан вошел Крайс.
Я заметил его, потому что по привычке сел спиной к стене. Он осмотрел ресторан – миллиардер был один, без охраны – и начал пробираться к нам. Народу было много.
