роль кушака. В рюкзаке, тощем, не заполненном и наполовину, было несколько лепешек, бутылка кислого молока, которым здесь лечат все болезни, и бутылка воды. Еще какое-то количество воды было в армейской фляге, зацепленной за пояс.
Последнее, что было в рюкзаке, – несколько грубых, тщательно завязанных мешочков. В них лежали куски неба – крупные, насыщенно-синего, не голубого, а именно синего цвета камни, самый крупный из которых был с кулачок ребенка. Лазурит. Афганский лазурит. Тот, который добывали тут с незапамятных времен, он шел на дорогие четки, украшения и даже на отделку мечетей. В свое время добыча лазурита помогла Ахмад-Шаху Масуду выстоять несколько лет в ущелье Панджшер.
Что необычно – помимо синих камней были еще и красные. Красные как кровь. Рубины. Афганские ювелирные рубины были менее известны, чем лазурит, но если ты знал хорошее место, то мог обогатиться. Если не загнешься, поев радиоактивного мяса или попив воды из фонящего ручья. Тут такое было.
Наиболее жаркий спор при отправке был: давать или не давать исполнителю дозиметр. В конце концов дозиметр – сложная штука, если ее найдут при обыске, у неграмотных и темных боевиков исламской милиции сразу возникнут вопросы. А ответы на вопросы в тех краях не ищут, решения предпочитают самые простые: нет человека, нет проблемы. С другой стороны – если не дать дозиметр, не получится ли так, что агент попадет на зараженный участок и погибнет, так и не реализовав миссию? В конце концов дозиметр решили дать…
Его высадили прошлой ночью с борта среднего транспортного вертолета Z20 «Харбин» в стелс-версии далеко в горах, на севере Пакистана. Его цель находилась в Джелалабаде, но первой его задачей было добраться до шоссе и сесть на попутный транспорт. Скорее всего это будет грузовик, один из тех, что курсируют между Кабулом и Джелалабадом, грозя развалиться от старости. Конечно, грузовик несколько… не приспособлен для перевозки людей, но ни один водитель не откажется подзаработать, пустив случайного пассажира наверх, на увязанный груз, часто выпирающий из кузова на два-три метра над кабиной.
Человек шел, не чувствуя ни голода, ни усталости, руководствуясь только солнцем и тем направлением, которое он запомнил по карте. Карту он не взял с собой, это было уже слишком, при нем вообще не было никаких записей. По его прикидкам к вечеру он выйдет в долину и попросит о ночлеге в одном из домов. В долине – одном из немногих плодородных мест в Афганистане – все еще жили люди. Конечно, меньше, чем раньше, но теперь им хватало земли.
Перевалив через очередной гребень горы, человек заметил дым и понял, что он совсем недалеко от человеческого жилья, а жилье могло быть только в долине. Видимо, оно там, дальше, сразу за следующим хребтом. Еще он заметил натоптанную тропу и каменную россыпь, а также русло ручья, по дну которого струилась вода. Один из многочисленных ручьев – он течет в долину и впадает в реку Кабул. Благословение Аллаха для местного крестьянина – здесь всегда селились там, где была вода.
Он решил не бить зря ноги и пройти в долину как раз руслом ручья. Какой смысл еще раз карабкаться на гору…
Тропка была ориентиром, он начал спускаться к ней, но в какой-то момент остановился. Что-то показалось ему нехорошим… он почувствовал чужой взгляд… именно это чувство, недоброе, не раз выручало его, когда он, тогда еще простой младший офицер местного полицейского спецназа, гонялся по потрясающе красивым ингушским горам за боевиками имарата Кавказ. Гонялся удачно – недаром его приговорили к смерти.
Винтовка скользнула в руку – и в этот момент гуль кинулся на него.
Он даже не заметил его, хотя опыт горного следопыта и охотника все же подсказал ему в последний момент об опасности. Наверняка он прятался за валунами, хотя могло быть и так, что он просто затаился на земле – его шерсть была грязной, свалянной и по цвету точно соответствовала тому, какой была земля здесь, какими были горы. Он проклял тот день и ту минуту, когда ему предложили на выбор китайский «АК» и эту длинную дрянь – и он выбрал винтовку, рассчитывая из условий миссии и возможности поохотиться на горного барана, если припрет. С «АК» он моментально бы перерезал тварь струей свинца, а теперь он успел сделать только один выстрел, послать только одну пулю во что-то, что было похоже и на собаку, и на льва, и на медведя. А потом он выставил винтовку перед собой, и тварь сшибла его с ног.
Он увидел мутные, с кровавой поволокой глаза и понял, что ему конец. Даже если пуля попала по-убойному, а он зарядил тот магазин, что кормил винтовку охотничьими патронами на крупного зверя, – все равно, она успеет его задавить, порвет и только потом подохнет сама.
От твари несло гнилым мясом, жаром из пасти и еще чем-то, что он не мог понять и осознать. Тварь была весом как минимум вдвое тяжелее его, она давила хорошо, винтовка пришлась прямо в пасть, и тварь, обезумев от ярости, грызла металл. Все плыло от напряжения, когти твари скребли землю, и он – пан или пропал – высвободил левую руку, винтовка оперлась длинным стволом о землю, правая рука, казалось, сломается, гнилая слюна твари капала в лицо. Левой рукой он выхватил из-за кушака «ТТ». Курок поддался пальцу, другого предохранителя не было, и он стал стрелять в бок твари, посылая пулю за пулей и чувствуя, как отдача выворачивает ему руку. Ему сказали, что пакистанский «ТТ» гарантированно стреляет пятьдесят раз, и он израсходовал треть ресурса разом.
Тварь, пусть большая и злобная, все же была смертной. Она глухо сипела пробитыми легкими и брюхом, горячая кровь лилась потоком на штаны. Потом она глухо заворчала в бессильной ярости, видя перед собой добычу, которую ей никогда не добыть, и подохла…
Даже мертвая она могла убить человека, просто задавив его своим весом. Из последних сил человек выполз из-под зверя, которого убил, и без сил распластался с ним рядом.
