понимая, что сейчас они меня плохо видят, в полной темноте, да еще на фоне домов. Я весь в черном, а комбез поляка – темно-синий. Так что для меня их пятнистые одежки были куда заметнее.
Так я прошел почти весь переулок и свернул на улочку, в конце которой меня вроде бы ждала БРДМ и ее героический экипаж.
В этот момент позади меня громко заорали по-английски, и топот, кажется, начал приближаться.
– Чьто такэ? – спросила голова пшека из-за моего левого плеча.
– Кажись, засекли нас твои надзиратели, пан Кшепшечульский, мать их за ногу…
– Йа ние Кшепшечульски, йа Венджиковски, – уточнил поляк и засопел. Как мне показалось – испуганно. Да какая мне, блин, разница, Кшепшечульский ты или Венджиковский?! Да хоть сам князь Радзивилл или маршал Пилсудский! Легче мне от знания твоей фамилии все равно не станет…
Топот слышался уже совсем рядом, и выбора у меня, кажется, не было.
– Держись крепче, союзничек, – приказал я поляку, замедляя шаг.
И, приподняв висящий на правом плече «АКМС», резко повернулся всем корпусом в сторону бегущих. После чего, надавив на спуск автомата, пустил им навстречу очередь на полрожка. Не особо прицельно, поскольку стрелял фактически от бедра, но на узенькой улице спрятаться им было особо негде, а залечь они сдуру, естественно, не догадались.
Пока слабый отблеск порохового пламени плясал на дульном срезе «АКМСа», вырывая из тьмы какие-то куски пейзажа, я увидел, что за мной бежали двое в камуфлированных куртках, штанах и глубоких касках с такими же чехлами, державшие свои «М-16», как палки. Часть моих пуль попала в цель, поскольку я четко увидел, как оба упали.
Однако, начав стрелять, я окончательно потерял преимущество по части относительной невидимости.
Позади в переулке заорало еще несколько голосов, а потом послышался многоногий топот. Теперь это уже было человека четыре, никак не меньше.
Я развернулся и снова максимально ускорил шаг.
На сей раз их было куда больше, а мне, с покалеченным пшеком на спине, было проблематично быстро сменить магазин в автомате. Так же, как и дотянуться до висящей на левом плече «М-16». Правда, преследователи пока не стреляли. Возможно, они нас плохо видели, а может, все еще считали, что это поляк, сумев вырубить развратного негра, завладел его винтовкой и сейчас ковыляет прочь от них на своих переломанных ногах, в стиле Алексея Маресьева. Да мало ли что еще могли подумать своими вывернутыми мозгами эти заокеанские фантазеры?
– Towarzyz, – осторожно сказал поляк у меня над ухом. – Ih tam do huya.
Вот всегда так – в обычное мирное время они считают себя «угнетаемыми Кремлем», который «диктует им свою политическую волю», кидают в нас какашками и устраивают всякие пакости при помощи своей «Солидарности», а как чего случается – русский Ваня должен, усираясь, вытаскивать этих ясновельможных панов из любой передряги на собственном горбе. В буквальном смысле слова. Паразиты и захребетники, мать их… Хотя я при этих его словах чуть не заржал. Оказывается, пшек знал русский несколько лучше, чем мне показалось вначале, и таки оказался юмористом… Ну-ну, с улыбкой и помирать как-то веселее. Или не веселее…
Можно подумать, я не в курсе, что их до хрена – а то ж я не слышу…
– Заткнись, будь ласков, – попросил я пшека.
– Бьежимь? – спросил поляк с большой надеждой.
– Тебе там легко говорить, братушка фигов…
Хотя братушки – это вроде бы, по определению, болгары, а пшеков или восточных немцев так именовать не принято…
Пот росой тек из-под шлема на брови и глаза. Я бежал, как мог, а точнее – очень быстро шел.
Когда поравнялся со знакомой пивной, понял, что топот позади приблизился как-то уж слишком.
– Н-но пассаран! – сказал я сквозь зубы и вдруг вздрогнул от пришедшей в голову мысли – блин горелый, а ведь где-то я все это уже видел. Явно в кино. Только вот никак не вспомню – где именно…
Идей по поводу собственного спасения у меня было, откровенно говоря, не много.
Поэтому, остановившись у идущей вниз лестницы пивной, я заорал во всю мощь легких в ту сторону, где стояла БРДМ:
– Зудов! Тетявкин! Огонь! По улице! По тем, кто за мной! Огонь!!!
С этими словами я обернулся и дал очередь в сторону подбегающих сзади пятнистых фигур, выпустив все оставшиеся в рожке патроны, а затем, вместе со своей ругающейся последними польскими словами (явно от боли) ношей, скатился по лестнице к запертой полуподвальной двери пивной, тут же как можно деликатне скинув тушку пшека на пол (он при этом помянул какую-то «пршекленту курву») и присев на колени.
На улице кто-то упал, похоже, боезапас я потратил вовсе даже не зря.
В стенку высоко над моей головой ударило несколько выстрелов. Американских, судя по звуку. Стреляли явно на бегу, навскидку. И, естественно, мимо.
Я зашарил в набедренном кармане комбеза. Руки тряслись, и запасной рожок никак не хотел выниматься, цепляясь углами за ткань. Наконец я его
