Танцевали, ели, пили, и хозяева упорно пытались напоить и накормить гостя. Наконец, видя, что русские офицеры просто не привыкли столько есть и пить и уже заскучали, Ковальчик предложил поиграть в «ку-ку». Заинтересовавшимся офицерам он ничего не стал объяснять, только ухмылялся с загадочным видом. Было видно, что сам он и домочадцы с большинством гостей считают эту игру крайне интересной. Однако по какой-то причине пришлось ждать около получаса.
Наконец Ковальчик попросил всех одеться, и заинтригованные гости пошли за ним по утоптанному снегу. Следом гомонящей, развеселой, благоухающей толпой шли аборигены. Дошли до опушки елового леса, где слуги вручили ружья.
– Дробью заряжены, – зачем-то пояснил хозяин князю, затем прокричал на польском что-то вроде (Игорь неплохо выучил язык, но здесь в каждой области были свои диалекты) «пусть кукушки кричат».
– Ку-ку! – раздалось почти тут же. Звук был какой-то ненатуральный, но Яцек с азартом развернулся и выстрелил. Место заволокло дымом, а когда развеялось, то помертвевший улан увидел лежащую на земле стонущую женщину с окровавленной спиной.
– С почином вас! Меткий выстрел! Как вы сняли эту кукушку![76] – раздалось из толпы.
– Холопок посадил на деревья, – доверительно наклонился к офицеру поляк, разглаживая роскошные усы, – пусть кукуют.
Сказав это, он рассмеялся веселым, заливистым смехом хорошего человека…
Молча развернувшись, попаданец пошел назад, за ним двинулись и остальные офицеры.
– Пане, куда же вы! – неслось им вслед. Однако шли они так быстро, что поляки просто не догнали их.
– Готовьте кареты, – приказал поручик слугам, уезжаем немедленно. – Запрягли очень быстро. Ковальчик со свитой только-только успел подойти.
– Ну что же вы, панове, – растерянно сказал он. В синих, широко распахнутых глазах было непонимание происходящего.
– Тимоня, подай-ка мне один из тех кошелей, – вместо ответа приказал улан.
– Княже… – заныл денщик, уже просчитавший происходящее. Однако под взглядом командира заткнулся и полез в недра кареты, что-то недовольно бурча. Пан растерянно переминался рядом, пытаясь спасти положение, но он даже не понимал, в каком направлении ему нужно действовать.
– Держи, княже, – шмыгнул носом Тимоня и протянул увесистый кошель с талерами.
– Пан Яцек Ковальчик, пани Ева Ковальчик, – коротко поклонился Грифич, – сегодня мы ели ваш-хлеб соль как гости. Однако после увиденного мы не можем считать вас людьми – люди так себя не ведут. Поэтому прошу принять деньги…
С этими словами он высыпал на снег талеры. Присутствующие ахнули – и от оскорбления, и от суммы, валяющейся на снегу.
– Не знаю, сможете ли вы поднять эти деньги, ведь нечистая сила не любит серебра. Однако даже бесам (толпа снова ахнула) нужно платить, когда ешь их пищу. Выстрелив в тех несчастных, мы заплатили бы душами, а так – только серебром.
Сказав это, князь без лишних слов сел в карету, разместились в каретах и остальные офицеры.
– Трогай, – приказал кучеру мрачный попаданец.
Часть III. Петербург
Глава 1
Хотелось бы написать, что прибытие имперского князя в Петербург было триумфальным, но чего не было, того не было. Обоз с усталыми лошадьми постепенно рассосался в разных направлениях, и к уланской слободе прибыло где-то с полсотни повозок, из которых почти три десятка – собственность попаданца. Расплатившись по чести с возничими-солдатами и отправив их в расположение собственных полков, Игорь вылез из мехов на грязный слежавшийся снег, скинул епанчу[77] и вместе с Тимоней и несколькими солдатами принялся растаскивать добро по чуланам.
– Эк! – растерянно сказал верный денщик. – Ну мы (он не отделял себя от командира) и обросли имуществом.
«Экать» было от чего – барахло банально не помещалось в доме… Ну да – попаданец просто забыл об этом факте, а точнее, даже не забыл – он как-то не уложился в голове. Впрочем, на помощь пришли сослуживцы и взяли добро на сохранение. Отпарившись в полковой бане (были и свои, но полковая считалась «дежурной» и топилась каждый день) и отоспавшись, с самого утра улан принялся наносить визиты.
– Экий ты важный стал! – отечески сообщил ему престарелый однорукий ротмистр после положенных объятий и приветствий двух сослуживцев – Коренев Илья Лукич, оставленный на хозяйстве. – Грифич, значит…
– Он самый, Илья Лукич.
Беззубо (пятьдесят шесть годиков, что вы хотите!) улыбнувшись и обдав поручика запахом табака, офицер сказал тихонечко:
– Я ищо полтора года назад понял, кто ты.
– Не удивлен, Илья Лукич, – вежливо согласился князь, – с вашим-то опытом и умом…
Вдоволь наобщался с офицерами, унтерами и ветеранами.
Затем Грифич принялся наносить визиты «дружественным» полкам. Не то чтобы очень хотелось, но так положено в эти времена, письма идут нечасто, да и грамотность у многих хромает, а информация из первых уст да рассказы о геройствах сослуживцев очень востребованы.
Впрочем, не только о геройствах…
