кто помог ему взобраться на Олимп.
«Дуры» были и раньше, но немного, княжеский титул был таким… не до конца подтвержденным, что ли. Ну а после той самой битвы уже не только в камерной беседе или приказе по армии – именовать его стали вполне официально. Сперва Мария-Терезия как пример героизма, затем французы, саксонцы, русская императрица.
Вообще, подвиг его оказался выгоден с политической точки зрения буквально всем союзникам. Русские в очередной раз доказали всему миру, что кавалерия у них как минимум не хуже прусской, считавшейся на тот момент самой-самой, да смотрите – какими героями можете стать на нашей службе! Австрия и Франция, чтобы тыкнуть носом зарвавшихся пруссаков и показать, что их армия не так уж страшна.
Более того, выгодна эта история оказалась даже англичанам… Они уже достигли своих целей в войне – отвоевали колонии, ну и решили, что это будет замечательным поводом сказать «фи» и начать рассказывать вечные английские истории о том, что все победы союзников были благодаря им, англичанам. А стоило только отойти в сторонку – так сами видите…
В конце концов, даже Фридрих, поскрипев зубами и разжаловав командира тех злополучных кирасиров, предпочел сделать хорошую мину при плохой игре. Ну и объявил, что Грейфы всегда были прекрасными воинами, начав упирать на княжескую кровь и прочее.
Далее подключились обыватели и из попаданца начали лепить Рыцаря-Без-Страха-И-Упрека. Честно говоря… Игорь был не против, но, скажем так, в меру. А то некоторые явно увлеклись и начали выпекать какие-то слезливые истории, где он был представлен крайне романтическим (педерастическим, по мнению самого улана) героем, дающим налево и направо возвышенные обеты, рыдающим над загубленными птичками и хранящим девственность (чего?!) ради Той Самой.
Впрочем, князь понимал, что идиотизм рано или поздно пройдет, а репутация грозного бойца останется. Главное – суметь ею воспользоваться…
Справедливости ради, были и сиюминутные «плюшки». В частности, после захвата Берлина город вычистили так… Вывозили все – не только золото- серебро, но и картины, драгоценную мебель, оружие, ткани – как и положено при нормальной мародерке. Нормальной в понимании русской армии, то есть имущество выгребается, жители остаются целыми и не верящими своему счастью.
Сдавшись на милость Тотлебена, жители Берлина уповали прежде всего на то, что немец на русской службе, долгое время живший в прусской столице, будет милосерден к горожанам из сентиментальности.
– Он сам здесь жил, – разорялся торговец Гоцковский, – друзья, памятные места… Я стою за сдачу.
Остальные были настроены более скепетически…
– Тотлебен? Сентиментален? – Отставной однорукий вояка в чине полковника заржал как лошадь. – Может, я что-то путаю, и это на основе его приключений пишут авантюрные романы?
– Так вы против сдачи, Фердинанд? Хотите дождаться Чернышева? – осторожно спросил военный комендант.
– Я как раз за, – спокойно ответил инвалид, – но не потому, что это Тотлебен, а потому, что у него мало солдат.
Видя, что его не понимают, Фердинанд пояснил:
– У нас гарнизон, да выздоравливающие, да ополченцы. У Тотлебена – 3000 солдат да уланы. Сильно, взять нас могут, особенно теперь, как обоз с порохом пришел. А вот грабить – уже нет. Грабеж – это по улицам рассыпаться надо… А как им тут рассыпаться-то, если мало их? Так что встанут, займут ключевые точки – и все.
– Так вы думаете, что грабежа не будет? – неверяще спросил Гоцковский.
– Будет, куда без него, – с мазохистским удовольствием протянул ветеран, – как Чернышев подтянется, так и начнут.
Затянулся трубкой, выпустил облако дыма и продолжил:
– Только раз русские войска к тому времени уже будут стоять в Берлине, то бесчинств не будет. То есть «город на три дня» и прочее отменяется. Имущество, конечно, проредят, чего уж там… Но вот насилия можно избежать. А как по мне, это уже благо.
Выгребли нормально, и сейчас ему полагались трофеи и в первую очередь – пятнадцать тысяч талеров. Сумма не то чтобы колоссальная, но весьма и весьма солидная – небольшое состояние по любым меркам, особенно если учесть, что талер «стоил» шесть рублей. Армия решила, что спасение обоза и задержка отряда Евгения Вюртембергского здорово помогли, ну и…
Отдельно шли ткани, картины – ценность последних определяли фактически на глазок, что сильно насмешило человека, собиравшегося в свое время стать дизайнером, пусть и компьютерным. Барахла было много, а еще больше подарков. Люди как будто сговорились – дары были на редкость единообразны.
Прежде всего всевозможные клинки, затем – доспехи…
– Эпическая сила, их-то зачем? – удивился попаданец.
– В Петербурге продашь, – философски отозвался Кейзерлинг, – кирасы отменные, в гвардии за хорошую цену возьмут.
Наконец кони и почему-то прежде всего белоснежные. Видимо, в память о павшем Снежке… Горевал ли улан о коне? Да, но не сказать, чтобы слишком, это было похоже, скорее, на досаду от потери велосипеда или мотоцикла, чем живого существа, – к лошадям попаданец относился достаточно спокойно, но вот они его очень любили. Коней к настоящему моменту подарили целый табун – аж семнадцать штук.
