последовал мощный удар ногой под ребра, от которого я, наверное, отлетел метра на полтора и снова закашлялся.
– Это тебе, пёс шелудивый, за то, что на барина напали, – рыкнул тот же знакомый бас. Видимо, пнул меня именно он.
– А почему он обнажённый? – прозвучал другой голос, молодой тенорок с некоторыми интеллигентными нотками. – Тот, который в реку прыгнул, одет был, да и посветлее вроде.
– Это у него просто волосы намокли и потемнели. Он это, с вашей Касимовки, барин. Решили побить вас на лесной дороге.
– Не больно он похож на крестьянина, – продолжал пребывать в неуверенности помещик. – Авдей, посмотри на его руки. Да и бледный он.
– Это со страху. А то, что руки не натружены, так вы не видите, вот у него на пальцах мозоли. От кнута это, пастух он. Али, может, в банду молодым взяли, вот и не знает крестьянского труда.
– Хотя да, кто ещё тут может быть на моих землях? Значит, так, двадцать плетей и не снимать его с перекладины. Есть не давать, только поить. Там посмотрим.
– Сделаем, барин.
Приоткрыв глаза, я успел заметить, как здоровый косматый мужик с длинной нечёсаной бородой опускает мне на голову приклад древнего ружья, кажется, даже ещё кремневого. У меня только и мелькнула мысль, что время, скорее всего, на данный момент колеблется от Суворова до Николая Второго. То есть большевики-отморозки ещё к власти не пришли.
Очнулся я, похоже, довольно быстро – ещё бы, голова у меня крепкая. Вот только болит, зараза, да ещё этот урод, похоже, когда бил, порвал кожу над бровью, и та склеила глаз. Лес вокруг покачивался в такт движению телеги, на которой меня везли. Приподняв голову, я быстро осмотрелся и сделал вид, что нахожусь без сознания.
Судя по состоянию тела, меня явно ещё и отпинали, пока я был без сознания. Хорошо так наставив синяков. Но, похоже, серьёзно я не пострадал, били со злости, но не калеча. Далее, в телеге я находился не один, трое нас было. Рядом валялся спутанный, как и я, по рукам и ногам мужичок затрапезного вида с такой же косматой бородой, как и у Авдея, и возница правил смирной коняшкой по лесной дороге. Колеса телеги постоянно попадали то в ямы, то наезжали на корни деревьев, отчего качало, как при сильной волне.
Руки были связаны за спиной, быстро самому развязаться не получится, однако рядом валялся мужичок, который за мной наблюдал с интересом. Враг моего врага – мой друг. Покосившись на возничего, который на нас особо и не смотрел, я повернулся к мужичку спиной и, дотянувшись пальцами до его рта, вырвал кляп, после чего сунул под нос связанные руки, чтобы он смог зубами попробовать развязать мне верёвки.
Тот возился на удивление долго, слюнявя мне руки и веревку. Один раз возничий обернулся, мельком посмотрев на нас. Мы замерли, успев отодвинуться друг от друга, поэтому он вернулся к управлению лошадью. Мы же продолжили благое дело.
Почувствовав, что верёвки начали ослабевать, я зашевелил руками и освободил одну руку. Но тут внезапно обернулся возница и, зло оскалившись, схватил лежавшую рядом узловатую дубинку и успел ударить меня по голове, прежде чем я откатился в сторону. В очередной раз я потерял сознание. В этот раз, похоже, надолго – первый удар тоже не прошёл бесследно.
Мерзко и зло свистел кнут, и раздвоенный кончик с хлюпаньем врезался в мою спину, где уже не было живого места. Я не орал – трудно это делать со вставленной в рот деревяшкой – только с ненавистью мычал, шумно дыша. А ещё кто-то удивляется, что Посредники становятся злодеями. Я после этого стану сверхзлодеем.
Мой счёт к местному владетелю вырос многократно. Вырежу всех, кто живёт в его поместье, всех, кто наблюдал за экзекуцией невиновного – все они умрут. Умрут, без сомнения, но тут главное – выжить. Я сделаю все, чтобы выжить, при возможности бежать и вернуться.
Наконец кнут опустился на мою многострадальную спину в последний, двадцатый раз, и Авдей, сматывающий его, удивлённо смотрел на меня: я до сих пор был в сознании. Тряхнув головой, отчего подсохшее свиное дерьмо, которым в меня кидались местные детишки, отвалилось и упало, я зло посмотрел на него.
Дальше меня оставили под испепеляющим солнцем, только одна дородная женщина с брезгливо поджатыми губами поила меня. Эта тварь, прежде чем вливать мне воду в рот, демонстративно в неё плевала.
Ночь принесла некоторое облегчение, прохлада остудила раскалённую спину, которая буквально горела. Никто не лечил её, даже не прикрыл от солнца, я так и висел привязанным веревками к столбу.
Когда меня стегали кнутом, я дергался туда-сюда, пытаясь вырваться, и веревки до боли врезались в кожу, повреждая её. Теперь у меня на кистях были кровоточащие ссадины. Я не скажу, что верёвки сильно ослабли, но вот та, что была на левой руке… Посмотрев на постройки и сам каменный дом уснувшего поместья, я продолжил шевелить руками, стараясь не издавать ни звука. Наконец на левой руке верёвки стали скользкими от крови. Вытянув пальцы, отчего кисть стала чуть тоньше, я потянул руку. Та застряла, но я продолжал попытки, мне казалось, это длилось целую вечность, но наконец смог вырвать руку и тихо заскулил от боли. Болело всё, сознание плавало, но я крепился. Левая рука плохо меня слушалась, однако я без промедления стал развязывать узлы на правой непослушными пальцами, пятная землю под ногами каплями крови из ран.
Неожиданно громко зазвенел цепью дворовый пёс, заставив меня замереть, но прислушавшись к оглушающей тишине, я продолжил свою работу. Наконец и правая была освобождена, я застонал от боли, разрабатывая обе руки, когда кровь хлынула по венам. После этого я занялся верёвками на ногах.
