Стены католических монастырей вряд ли были крепче замка ясновельможного пана Константина, обвиненного в неуважении к законам и власти и ныне ожидавшего суда в королевской тюрьме. Именно на это прозрачно намекнул государь во время частной встречи с кардиналом Родриго. Кардинал малость скривился, но все прекрасно понял, и уже через пару недель Акт был подписан всеми прелатами короны и княжества.
Растаял снег, и веселый месяц апрель шумел птичьими стаями, в набухших на деревьях почках нежной зеленью проклевывались первые листики, входила в буйство трава, а по лугами да полянам рассыпались золотистые солнышки мать-и-мачехи. Дни стояли хорошие, теплые, с птичьими задорными трелями и пронзительной небесной синью, так похожей на очи ее величества королевы Марии. Хозяйки собирали по берегам Вислы молодую крапиву – на щи, выпускали на первотравье отощавший за зиму домашний скот. Многие в Кракове держали на своем подворье и коров, и коз, и овец. Да кого только ни держали! Целый день под окнами дворца, под склонами Вавельского холма гоготали гуси, крякали утки да истошно орали озаренные неодолимым любовным влечением кошки.
Уже подсыхали дороги, и скоро можно бы собираться в путь: Магнусу в Ригу, а Машеньке – в Оберпален, забрать, наконец, любимого сына Володеньку- Вольдемаруса. Как и все женщины в те суровые времена, Маша быстро забеременела во второй раз, но ребеночка родила мертвого, так что еще одного радостного события в королевской семье не случилось. Родители погоревали, конечно, но опять-таки в ту эпоху было не принято привязываться к младенцам. Тем более к тем, кто находился еще в материнской утробе: очень часто случались выкидыши или младенцы рождались мертвыми, а из тех, кто рождался, очень не многие доживали даже до трех лет. Это касалось всех – и крестьян, и королей тоже.
К слову сказать, Маша нынче была беременна в третий раз, но со стороны этого было не видно – слишком короткий срок. Однако в нужное время не пришли месячные, и стало ясно – беременна. Обычное дело, чего уж.
В один из таких ярких и солнечных апрельских деньков, после обеда, Марьюшка прилегла в опочивальне, по-домашнему набросив на себя один тоненький сарафан. Отдыхая от государственных дел, его величество уселся на ложе рядом, погладил жену по животику… еще ничуточки не округлившемуся, вполне обычному с виду, несмотря на то что внутри уже происходило чудо – зарождалась новая жизнь.
– Наверное, она уже кое-что чувствует? – улыбнулся Магнус. Именно так он и сказал – «она» – почему-то супруги решили, что следующим их ребенком обязательно станет девочка. Такая же синеглазая, бойкая, такая же красивая, как ее мама.
– Да вряд ли еще чувствует, – Маша покачала головой и, вытянув ноги, потянулась, как кошечка.
– Потягуши, потягуши! – расстегнув пуговицы сарафана, Арцыбашев нежно погладил жену по животику, пощекотал пупок. – Нет, все же она чувствует. Тебе самой-то приятно?
– Спрашиваешь!
– Значит, и ей приятно… а как же!
Магнус расстегнул все пуговички, обнажив лоно и грудь… и тут же, сбросив с себя рубашку, поцеловал твердеющие сосочки, поласкал языком, гладя ладонями бедра, а затем накрыл губами уста своей юной супруги. Та встрепенулась, прикрыв глаза, обняла мужа за плечи, погладила по спине, задышала все чаще и чаще… И вот послышался стон, негромкий, нежный и томный… скрипнуло ложе…
Кто-то вошел было в кабинет, но невзначай глянув в приоткрытую дверь опочивальни, остановился, замер. А услыхав стоны, вздохи и скрип, осторожно, на цыпочках, попятился прочь… А потом, как все стихло, громко постучал в дверь.
– Петер, ты? – король поспешно натянул одежду. – Случилось что?
– К вам княжна Мария Козинская-Курбская, ваше величество! – войдя, доложил мажордом. – Смею напомнить, не далее как вчера вы обещали ее принять именно в это время.
– Обещал – приму, – быстро прикрыв дверь опочивальни, Магнус уселся за стол. Солидный, с резными позолоченными ножками, обтянутый синим сукном, сей предмет мебели словно символизировал собой все могущество королевства.
Такой же синей, с золотым шитьем, тканью были обиты и стены, на окнах же висели плотные шторы традиционных польских цветов – красные, с вышитым белым орлом.
– Пусть войдет, – милостиво кивнув, его величество тут же поднялся, учтиво приветствуя даму.
Чуть выше среднего роста, склонная к полноте, но даже в возрасте не утратившая красоты Мария Юрьевна Козинская-Курбская уже при рождении являлась княжной, ибо появилась в знатном роду панов Гольшанских. Похоронив двух мужей, красавица вдова вышла замуж в третий раз – за знаменитого предателя и политэмигранта князя Андрея Курбского. Того самого, что еще в 1564 г. в разгар Ливонской войны получил известие о предстоящей опале и бежал, сдавшись на милость польского короля и великого литовского князя. Получив земли в Литве, Курбский оттуда слал царю Иоанну гневные письма, старательно обеляя собственное предательство и понося царя. Иван Васильевич, надо отдать ему должное, отвечал весьма обстоятельно, а временами и ехидно. Письма эти по праву считались выдающимся литературным памятником – и это было все, что Арцыбашев знал о жизни князя Курбского в Речи Посполитой. Теперь, судя по всему, предстояло узнать куда больше.
– Не знаю даже, как и начать, ваше величество, – чуть покраснев, княжна приложила к губам носовой платок брабантского кружева. Очень и очень недешевый платочек! Да что там говорить, в приданое своему новому мужу-предателю она принесла многочисленные имения на Волыни. Было с чего получать доход!
