лишь на всякий случай послав навстречу два юрких гребных суденышка – две скампавеи.
Они уже не подошли даже на расстояние мушкетного выстрела, когда громыхнули бомбарды. Почти разом, одна за другой.
Массивная каракка содрогнулась всем корпусом. Тяжеленные литые стволы подпрыгнули, изрыгая пламя. С воем пронеслись над волами Даугавы-реки огромные ядра и оба – оба! – угодили в цель. Резную корму шведского когга разнесло в щепки! Вместе с капитанским мостиком, с каютами, с рулем и штурвалом. Подломившись, упала в воду бизань, палубу охватило пламя… Все! Это уже был не боевой корабль, а просто груда деревянного хлама.
Окутанный плотными клубами порохового дыма, «Святой Георг» медленно, почти вслепую продвигался вперед. А вот скампавеи озадаченно застыли, опустив весла в воду. Что там, в дыму? Кто там? Теперь ясно – враги. Но что они сделают, что предпримут? Может, уже высаживают десант, спускают шлюпки?
Появление флота Карстена Роде вызвало настоящий подъем на полуразрушенных ударами шведских орудий стенах рижского замка, защитники которого уже надеялись лишь на одного Господа Бога.
– Черт побери, кто это? – бравый майор Михаил Утрехтский – Михутря, – положив дымящийся мушкет, приложил руку ко лбу, чтобы защититься от бьющего в глаза солнца, невзначай проглянувшего сквозь густой, клубившийся кругом дым. – И кто видел короля? Где его величество?
– Он там, у башни, лично повел в контратаку всех ополченцев! – доложил местный сублейтенант – мальчишка лет восемнадцати-двадцати, худенький и субтильный, но весьма самоуверенный и гордый порученным ему делом. Командовал целым десятком, еще бы!
– Говоришь, у башни? – покусав усы, Михутря махнул рукой. – А ну, давай тоже туда. Навалимся-ка всем миром!
Скомандовав, майор и сам бросился к пролому в стене, где давно уже шла самая ожесточенная схватка. Ел глаза пороховой дым, все смешалось, и было не разобрать, кто где: где свои, а где шведы.
Гремели пушки, грохотали пистолетные выстрелы, слышались звон клинков и яростные вопли сражающихся. Шведы отчаянно перли напролом и уже прорвались было во двор замка, как вдруг их флагманский корабль – огромный четырехмачтовый когг, окутался пламенем и дымом!
– Ливонские стяги на мачту! – вытирая чумазое от дыма лицо, Магнус глянул на адмирала. – Найдутся у тебя?
– У меня все найдется! – Карстен Роде ухмыльнулся и махнул рукой, подзывая юнгу.
– Флаги! – сжимая в руке шпагу, радостно заорал Михутря. – Тысяч дьяволов и сто одна дьяволица! Это ж наш флот… королевский! Смотри, смотри: подходят к берегу, спускают лодки… высаживают солдат!
Шведы дрогнули. Удара с тыла они явно не ожидали. Флагманский когг с разнесенной в щепки кормою медленно погружался на дно. Словно крысы, солдаты и моряки прыгали с палубы прямо в реку, пытаясь выбраться на берег. Не тут-то было – воспрянувшие духом защитники замка кололи их пиками и шпагами, били дубинками и палашами… а вот уже начали и брать в плен!
– Король! – завидев верного королевского адъютанта Альфонса, закричал Михаил. – Где его величество, где?
– Да вот же он! – ухнув кулаком по башке какого-то лезущего с реки шведского бедолагу, Альфонс показал рукой. – Вон, в лодке, в черненых латах.
Михутря озадаченно прищурился:
– В лодке? В черненых латах? Так он же… Однако ж точно – король. Когда ж он успел-то?
– Да здравствует его величество! – узрев своего монарха, с энтузиазмом заорали воины. – Ура его величеству! Ура-а-а-а!
Ах ты, козел старый! Черт, черт, козлище – не царь, а кат, палач, убивец! Разве настоящие государи так подло поступают? Умыкают чужих жен, бросают в узилище? Бьют! Чтоб тебе пропасть, гадина богомерзкая. Мало попил людской кровушки, вурдалак?
Королева Ливонии и Речи Посполитой, урожденная княжна Машенька Старицкая ругала Иоанна Грозного громко и от всей души. Это придавало ей сил… и ненависти.
– Ну, что явились? – увидев хмурые рожи новых своих тюремщиков, девушка гневно сверкнула глазами. – Мучить меня пришли? По цареву приказу? Ну- ну… От такого козлища мохнорылого станется!
– Язычок-то прикуси, отрежем, – хмуро бросил коренастый мужик в длинном, до самого пола, плаще-охабне, небрежно наброшенном поверх червленого, с шелковым узорочьем и золочеными пуговицами кафтана. По всему – и по одежде, и по манере держаться, и по отношению тюремщиков – чувствовалось, что мужичок этот непростой и здесь нынче главный.
– Васька! – узнав, Маша презрительно усмехнулась. – Умной-Колычев, худородный смерд! Пошто, щучина поганая, явился? На муки мои посмотреть? Или наготу узрети? Сам-то бы не посмел – тварюшка кровавая, Ивашко послал, так?
– Молчи! Молчи! Язык отрежем! – испуганно замахав руками, боярин растерянно остановился, не зная, что делать. Государь поручил ему всего лишь попугать «непотребну девку», унизить и даже пару раз ожечь кнутом. Однако ж так, чтоб здоровия раньше времени не лишити. Плохое было дело, нехорошее – и для исполнителей очень даже опасное! Чай, Старицкая-то княжна – Рюриковна, самого царя-батюшки двоюродная племянница. А вдруг что? Вдруг да царь-государь ее потом простит – так ведь бывало. Простит, а всех тех, кто ее бил-унижал – на кол. Да запросто!
Умному-Колычеву на кол как-то хотелось не очень, потому он сейчас и мешкал. Пока не сообразил, что лучше уж посейчас уйти! А то ведь на слова гнусные про царя как-то реагировать нужно. Уж лучше потом, в доносе подробнейшем, про те словеса указать.
Хорошо хоть тюремщики попались подходящие, настоящие упыри! Их хлебом не корми, дай над кем-нибудь поизгаляться. Тем более над девкой
