уехала Сельма. Не к тетке же, в самом деле…
Ведьму не выследишь с помощью чернильного света – для этого нужен ее детальный световой профиль (вроде тех, что хранятся в архивах «тройки»). Но завтра Генрих придумает, как еще ее можно выманить. А сейчас надо поесть и поспать. Первый день в новом мире выдался суматошным.
Глубже надвинув шапку, Генрих пошел к мосту.
Глава 4
Квартира была чужая и незнакомая – две комнаты с желтыми обоями и откровенно убогой мебелью. У стены остывала цилиндрическая чугунная печка. За грязными окнами виднелись каменный переулок и лоскут голубого неба.
Генрих бродил из угла в угол в полном недоумении. Что это за халупа? На гостиницу не похоже, на дом кого-то из знакомых – тем более. Да и нет у него привычки оставаться в гостях с ночевкой. А если бы и была – куда пропали хозяева?
Как он здесь вообще очутился?
Напился вчера до беспамятства? Вздор. Во-первых, похмелья нет, а во-вторых, он по крайней мере запомнил бы повод для возлияний. Да и вообще особой тягой к спиртному Генрих прежде не отличался.
Или у него – расстройство ума? Чем еще объяснить такие провалы в памяти? Он же забыл не только как его сюда занесло, но и как вчера выходил из дома!
Что это, если не сумасшествие?
Страх коснулся липкими пальцами. Желтые стены как будто сдвинулись, потолок опустился, стало трудно дышать. Он в панике выскочил в коридор, схватил полушубок. Ключ торчал в замке, но повернулся не сразу. Генрих терзал его, боясь оглянуться. Что-то надвигалось из-за спины, темное и огромное.
Замок наконец поддался, жалобно щелкнул. Он выскочил за порог, захлопнул дверь за собой. Подпер ее плечом, воткнул ключ в скважину, повернул. Показалось, что там, за дверью, раздался разочарованный вздох.
Еще с полминуты Генрих стоял, напряженно вслушиваясь. Паника отступила, и он осознал всю нелепость своего положения. Выпрямился, надел полушубок, оглядываясь украдкой. Вот был бы номер, если бы вышел кто-нибудь из соседей…
К счастью, все было тихо. Он в полутьме спустился по узкой лестнице – деревянные ступеньки скрипели, перила слегка пошатывались. Выйдя на воздух, прочел табличку с названием переулка – оно ничего ему не сказало. Добрался до ближайшего перекрестка, проводил взглядом чей-то паровой экипаж.
Час от часу не легче – он, похоже, в столице. Почему? С какой стати?
Снова подкрался страх. Генрих отогнал его мучительным усилием воли. Но сохранять выдержку с каждой минутой становилось труднее.
И еще – была в окружающих декорациях странность, которую Генрих видел, но никак не мог сформулировать. Некая деталь, выпадавшая из привычной картины мира.
Он постарался сосредоточиться. Ладно, что у нас тут? Дом напротив – длинный, трехэтажный, из бурого кирпича, без балконов. В цокольном этаже – «Кафе-кондитерская Креппа и Гайера» с фигурками из марципана в витрине. Рядом – фонарный столб. Мимо тащится телега с углем. По тротуару семенят под ручку две барышни. Сам тротуар идеально выметен, под ногами у Генриха – крышка канализационного люка с дырками и надписью по периметру: «2-й чугунно-литейный». Даже насечки есть против ржавчины – грубые, еле-еле мерцают…
Генрих пошатнулся.
Мерцают?
Он что – снова видит чернильный свет?
А вчера…
Мир перед глазами взорвался. Второй раз за сутки воспоминания накрыли волной. Боль раздирала, жгла изнутри – хуже, чем в те минуты, когда он снимал клеймо. Генрих упал бы, но успел схватиться за стену, распластался по ней, прижимаясь лбом к ледяным камням. Вытерпеть, только не отключаться, не утонуть в багрово-чернильной мгле…
– Молодой человек, вам плохо?
Он еще несколько секунд подождал, приходя в себя, потом оглянулся. Благообразный старичок, остановившись рядом, смотрел участливо.
– Нет, – сказал ему Генрих, – все хорошо. Минутная слабость.
– Может, все же к врачу? Тут за углом есть частная практика, доктор Шиндер – превосходный специалист…
– Спасибо. Это совершенно излишне.
Боль и в самом деле почти утихла, отодвинулась куда-то за грань – словно пес, захлебнувшись надсадным лаем, заполз обратно в конуру. Восприятие изменилось, как будто убрали фильтр. Краски вокруг стали кричаще-яркими, звуки (даже самые обыденные, вроде скрипа колес и чириканья воробьев) звучали как музыка, запахи из кафе дразнили, заставляя глотать слюну.
Разыгравшийся аппетит мешал нормально соображать. Точнее, даже не аппетит, а лютый, звериный голод. Ощущение было, что Генрих не ел дня три. Он двинулся было к кондитерской, но на входе притормозил. Пирожными сыт не будешь. Хотелось мяса – жареного, горячего, жирного, истекающего
