редкостям, могущим вовсе исчезнуть под напором алчных промышленников.
Больше всего разногласий породили два предмета: меха и оружие. Особенно последнее. Кроме того, что знатных людей до усёру пугала любая железка в руках простолюдинов (при Петре доходило до запрещения остроконечных ножей), в части экспорта со времен шведской войны продолжали действовать утратившие полезность указы. Вывезти за границу хоть один мушкет было возможно лишь по отдельному разрешению императора. Начальствуя над Низовым корпусом, я выхлопотал дозволение на продажу старых фузей союзным карабагским армянам — Господи помилуй, каких усилий это стоило!
В оружейном вопросе я не скрывал корысти, выступая с открытым забралом:
— Мои мастера придумали новый способ изготовления стволов. Обычно железную полосу гнут и сваривают кузнечным молотом на оправке; оказалось возможным это делать в фасонных валках. Подобным же образом, вкладывая внутрь металлический стержень. Преимущество в скорости и цене работы огромное. Поверхность изнутри и снаружи получается чище: если для Африки, то можно прямо так в дело пускать.
— А для войска? — Бывший сибирский губернатор Черкасский не меньше Татищева радел о государственной пользе.
— Для своих солдат, князь Алексей Михайлович, надо сверлить и шлифовать. Без этого меткости не будет. Главное же, не удается победить один недостаток: часть стволов трескается по сварке. Примерно впятеро больше, чем при обычной методе. Надеюсь, сие возможно устранить, но нужны опыты с большими партиями, в сотни и тысячи фузей.
— За чем же дело стало?
— Начни я эти опыты, куда прикажете девать остаток от них? Не те, что треснули, а уцелевшие из неудачных партий? Это будут многие тысячи ружей, для армии заведомо не годных. А для дикарей бы сошли, в самый раз. Кроме того, новым способом (если, конечно, все получится) делать по десять- пятнадцать тысяч стволов ежегодно, как в Туле, будет невыгодно. Впятеро больше или вдесятеро — это еще скромно.
— Куда же девать такую прорву, Александр Иванович?!
Сидящий левее пожилой член комиссии, барон Осип Соловьев, прикрыл ладонью губы, сами собой кривящиеся в усмешке на слова князя. Уж он бы нашел, куда девать! Бывши в юности, вместе с тремя братьями, доверенным холопом Льва Кирилловича Нарышкина, он вел от хозяина изрядную коммерцию. Петр его послал комиссаром в Голландию, торговать казенным товаром — но в семнадцатом году лично арестовал и велел учинить розыск, затем что под видом казенного братья-холопы везли за море и пускали в продажу собственный товар. Оборот сей контрабанды был миллионный. Должно почитать чудом, что Осип отделался лишь конфискацией имущества — и еще не выйдя из-под стражи, назначен был членом комиссии по составлению таможенного тарифа. За последующие труды Петр сделал его асессором Коммерц-коллегии, а Екатерина пожаловала баронский титул. С этим человеком работалось легко: мы часто понимали друг друга без слов, как волки в стае. Только шею не подставляй зубастому собрату, и все в порядке.
— Если вспомнить, дорогой князь, что по указам Петра Великого срок службы фузеи определен в пять лет, легко подсчитать, что потребность только регулярного войска в оружии вдвое превышает возможности всех наших заводов. Как результат, во многих полках солдаты вооружены совершенным хламом, из которого попадание даже с тридцати шагов сомнительно. Кроме того, мне случалось видеть и такое безобразие, когда в одном полку наличествуют фузеи трех разных калибров и фасонов — и даже более, до пяти! Поставляя ствольную заготовку в Тулу, Систербек и Липецк с одного стана, мы полностью устраним разнокалиберность и позволим тамошним мастерам умножить изготовление готовых ружей. Если же явится избыток — то слава Богу! Запас на случай войны заложим; шаху или армянам продадим; да просто любому, кто нам не враг и деньги платит! Африка бессчетно оружия поглощает. Возьмите хоть Марокко. Султан Мулай-Исмаил, прошлой весною умерший, оставил детям в наследство громадную армию. Полтораста тысяч черных рабов — и все вооружены французскими мушкетами! Что ж нам-то стесняться?!
— Магометан, берберийских разбойников вооружать? Здоров ли ты головою, любезный граф? Не сам ли, Александр Иванович, пострадал от таких же?
— Не печалься обо мне, Алексей Михайлович. Я в здравом уме и ничего не забыл. Но руководствуюсь не сантиментами, а расчетом. С берберийцами мы можем встретиться только в море — а там не мушкеты, там другие калибры решают. Ну, а если уж вспоминать старое — давайте вспомним, что этот самый Мулай воевал с турками в то самое время, когда Петр Великий брал Азов. Без трактата, но по сути — союзник. Хотя и магометанин. Барон Андрей Иванович, думаю, согласится, что против Порты дозволительно дружить с кем угодно.
Председательствующий в заседании Остерман покивал, расплываясь в улыбке. Отчасти моей целью в Комиссии было перекинуть мостик к нему от голицынской партии. Отодвинув малодеятельного Головкина, вестфальский попович сделался де-факто руководителем иностранной политики империи. Личность его вызывала много нареканий. Честолюбивый, бессердечный, коварный; лживый до такой степени, что способен придать блеск истины самой явной лжи; подозреваемый в безбожии, наконец — все это было правдой. Но знаете, что я вам скажу? Хотите погубить государство — поручите иностранные дела честному человеку. Во всем честному, безупречно. В сей сфере ложь считается не пороком, а повседневным оружием. Виртуозное владение оным составляет достоинство. Положим, сам я в дипломатическую службу не пойду — однако не стану осуждать ее неизбежные нравственные издержки, равным образом как нужники чистить не буду, не отрицая между тем полезность сего ремесла. В конце концов, военные хитрости — тоже обман; но никто их не отвергает, исключая помешанных на рыцарстве старомодных мечтателей.
У Остермана, при всех его многочисленных пороках, не было самого распространенного в России. Он не брал взяток. То есть совершенно не брал, ни в каком виде. И вообще сверх жалованья ничем не корыстовался. В свете смеялись, что у него лакеи одеты, как нищие; что серебряная посуда затерта и
