превосходство над персами скоро принесло плоды: Абдулла Кёпрюлю и сын его Абдурахман взяли Тавриз, Сары-Мустафа трапезунтский — Гянджу, еще одно войско заняло Лурестан. Прикажи Ахмед Третий — турки легко вышвырнули бы наши малочисленные гарнизоны из Персии. Росплошное испугание учинилось в Петербурге. Стряхнув похмелье и преодолев сонную одурь, там сочинили указ: генерал-лейтенанту графу Читтанову, не мешкая, идти с половиной азовских полков в Баку и принять в команду Низовой корпус.
Со стороны моих врагов, ход безупречный. Война, которую невозможно выиграть, позволит держать опасного человека вдали от столицы, сколько душа пожелает. При этом на него легко возложить вину за тяжкие последствия прежних стратегических ошибок. Уклониться он может, лишь отговорившись болезнью или неспособностью. Чтоб я сам себе выписал testimonium paupertatis? Не дождутся! Вздохнув, принялся вновь тасовать людей: покуда меня самого на Кавказ не требовали — затягивал отправку и собирался дать негодных; теперь выделил наилучших и повыдергал из оставшихся в Азове полков егерские роты, все без остатка. Пятисотверстный марш вверх по Дону под нежарким осенним солнышком; чуть не рукопашные споры в Камышине с казанским губернатором Волынским о транспорте и провианте; караван судов, ползущий на юг вперегонки с зимою; хмурое Каспийское море, — и вот они, освистанные злым холодным ветром персидские берега. Генералитет встретил нового командующего, мягко говоря, со скептицизмом. Дескать, мы тут который год лямку тянем, а какой-то чужак примчался Александра Великого из себя строить… Черноморские успехи ничего не значат: здесь все по- иному.
Вот сейчас генерал-майор Шереметев докладывает о недавнем походе на Тарки, бегстве шамхала Адиль-гирея, сожжении его столицы и еще двадцати кумыцких аулов. Младший брат покойного фельдмаршала… Это Борису Петровичу он младший, а мне без преувеличения в отцы годится. Рядом со стариком прежний начальник корпуса, Михаил Афанасьевич Матюшкин, смотрится весьма моложаво. Впрочем, выслуга у генерал-лейтенанта лишь ненамного меньше, чем у Василия Петровича. Служит — наверно, сколько себя помнит. В малолетстве был "комнатным стольником" Петра, потом — в числе первых потешных… Обидно ему, что приходится уступить старшинство? Еще как! Держится, явной вражды не выказывает; не всякий в подобном положении может хранить столь хладнокровный вид. Я бы, пожалуй, не смог. Достойный человек, но столкновения с ним неизбежны. Напротив сидит Василий Яковлич Левашов. На его совести — комиссариатская часть. Опытный генерал и, по слухам, бескорыстный человек, а довольствие солдатское никуда не годится. Не успел приехать — засыпали жалобами. Надо разбираться, в его ведомстве упущения или где-то еще. Дальше опальный Василий Владимирович Долгоруков, единственный бригадир в нашем тесном кругу. Разжалованный из генералов за конфиденцию с несчастным царевичем, едва избегнувший плахи, долго прозябавший в ссылке и лишь в последний год царствования Петра по слезным просьбам влиятельных родственников получивший дозволение вернуться на службу — со значительным умалением в чине. Ждать от него искреннего почтения к начальнику-иноземцу, дюжиной лет моложе его самого, не приходится. Но, как умный человек, князь должен понимать, насколько зависит от командующего возможность отличиться в бою и получить полное восстановление в правах. Что перевесит? Поживем — увидим. За ним Кропотов. Ну, этот готов повиноваться. Прошлогоднюю кампанию сделал в моей команде, теперь привел из Азова драгун. Кратчайшим путем: степью на Святой Крест. Месяцем опередил пехоту и почти без роздыха пошел на шамхала вместе с Шереметевым. Наконец, последний: генерал-майор от фортификации де Бриньи. Из новонанятых иноземцев; за сутки до выхода моего каравана прискакал в Астрахань с высочайшим указом о построении крепости в устье Куры. Можно сказать, вспрыгнул на запятки отъезжающей кареты. Посредине моря нашелся досуг побеседовать с ним. Разумеется, рекомендовался фортификатор любимым учеником Вобана: мне ли не знать французскую манеру набивать себе цену?!
— А мы с Вами не могли встречаться раньше? При осаде города Ат в девяносто седьмом? Или в корпусе Виллара?
Собеседник замялся. По рассмотрению, его служебная биография оказалась скромней, чем хотел представить. Вобана видел издали несколько раз. Касательно ученичества лукавил, хотя не слишком сильно: в каком-то смысле "отец постепенной атаки" может считаться учителем всех военных инженеров нашего века. Даже не одних французов. Насколько годен к делу сам де Бриньи и насколько разумны спущенные из Петербурга планы — в ближайшее время выясним.
Василий Петрович с аппетитом излагает подробности. Других генералов тоже распирает: утерли нос итальяшке, одержали викторию без него! Поход сей затеяли, как только просочился слух о моем назначении. Дескать, Читтанов не нужен; сами справимся! Старческое многословие утомительно, зато дает время многое обдумать. Выказывая вежливость, терпеливо слушаю, уточняю подробности, делаю вопросы. Надлежит составить полное представление о болезни прежде, нежели предлагать лекарство. Когда все отчитались, время склонилось изрядно заполдень. Извинившись, что не успел еще устроить хозяйство, приглашаю к не слишком роскошному обеду. Военный совет продолжается в застольных разговорах — разве без секретаря-протоколиста и более раскованно. Знаете, что забавнее всего? В частной беседе каждый из больших начальников готов бывает лихо справиться со всеми трудностями, пред коими пасует на службе. Виновны всегда другие, а он, только дай средства и полномочия, уж развернулся бы! Сами хвастуны в это искренне верят. Вот интересно: мое убеждение, что я знаю, как правильно вести сию войну — истинно, или представляет такую же иллюзию?
Пока старички вкушают послеобеденный сон в задних комнатах бывшего дворца наиба, занимаюсь делами: в обществе бакинского коменданта полковника Остафьева и непривычного к русскому порядку дня де Бриньи перебираю сделанные по моему приказу экстракты о пополнениях и потерях. Комендант службу знает: по памяти, не глядя в бумаги, безо всякого медлительства дает уточнения. Француз с явным усилием сдерживается, чтобы не встрять со своими вопросами: его мучает любопытство, каким образом мы ладим с магометанами. Со времен крестовых походов Европа прилагает громадные усилия, чтобы стать прочной ногой на Востоке — однако результаты не отвечают издержкам. Пожалуй, Россия — единственная христианская держава, имеющая в Азии не одни торговые фактории или клиентов из местных князей, но целые завоеванные провинции.
