вставало в сорок рублей — стоимость целой крепостной семьи! И это в краях, где изрядная доля жителей живет скотоводством! Что тут сделаешь?! Воинских командиров учили фрунту, а не экономии. Послать ремонтеров, закупить и объездить лошадей, найти зимние пастбища, — месяца два на подготовку, не меньше. К тому же, Левашову в Реште требовалась немедленная помощь.
"Ищешь смерти — езжай в Гилянь", гласит персидская поговорка. Сия земля славится сказочным плодородием и злокачественными лихорадками. Войска видимым образом таяли, а густая и враждебная русским масса народонаселения сковывала каждый их шаг. Из укреплений менее, чем ротой, не выходили — причем каждый поход за дровами или фуражом обращался в баталию. Заросли колючего кустарника вдоль дорог могли в любое мгновение взорваться частою пальбой; преследовать же неприятеля через чащобу, где передвижение возможно лишь ползком или на карачках, возможности не обреталось. Раненые и убитые в перестрелках уступали числом умершим от болезней, но нравственное действие сих потерь было тягостно. Разорение враждебных сел, с посажением на кол взятых бунтовщиков, не приносило пользы: давно известно, что преступника сдерживает не жестокость наказания, но неотвратимость его. Дав строгие наставления Остафьеву и дождавшись просвета между зимними штормами, я отбыл морем в Решт с двумя батальонами егерей.
Василий Яковлевич заметно разочарован был малочисленностью подкрепления. Персияне тоже имели худое мнение о наших боевых способностях: не доходя крепостцы Перибазар, на полдороге от Зинзилийского залива к городу, колонну обстреляли. Вот тут-то неприятель и нарвался на первую неожиданность — а я убедился, что не зря школил солдат до седьмого пота. Батальоны продолжили марш, не сбившись с шага. В то же время разреженная сторожевая линия, движущаяся обочь дороги, мгновенно открыла огонь. Не успели развеяться пороховые дымы от вражеских ружей, как десятки метко нацеленных пуль ударили в ответ. Нападавшие даже не сумели унести трупы — а может, и некому было. С этого дня егеря участвовали в каждом выходе. Понадобилось не более месяца, чтобы отвадить гилянцев от дурной привычки палить из кустов. Так прижилась в корпусе тактика легкой пехоты, на марше прикрывающей фузилеров от обстрела из засад, а при встрече с плотной толпою врагов смыкающейся с общим строем.
Соразмерно возможностям флотилии, из Баку прибывали дополнительные силы. Преимущество мало-помалу клонилось на русскую сторону — без больших баталий, в сотнях незначительных стычек. Казнить заподозренных в бунте я не велел; вместо этого при обстреле воинской команды мужчины ближайшего селения объявлялись аманатами и вывозились в Дербент на строение морского порта. До меня Матюшкин там сделал мол примерно наполовину: из надгробных камней с магометанского кладбища! Не ожидал от умного и опытного генерала подобного кретинизма. Зачем озлоблять жителей, когда можно заложить каменоломню и нарубить материала, сколько угодно?!
В Гиляни тоже требовалось поступать политично. Вместо неприятельской армии, нам противостояли бесчисленные шайки ребелизантов, готовых перед лицом наших войск притвориться мирными земледельцами, а при удобном случае — ударить в спину. С подобным врагом возможны две стратегии: истребительная (как в Ветхом завете) и примирительная (с опорой на союзников из местных). Имея в близком соседстве несметные силы турок, выбирать не приходилось. Тем более, склонные к российской стороне были. В Персии курьерскую службу исправляет особое сословие: не помню, как его именование звучит по-персидски, а на русский переводится примерно словами "доброконные скороходы". Раздробление государства грозило этим храбрым людям утратой всех привилегий — и они сделали ставку на силу и порядок, то есть на русских. Из них мы имели множество превосходных шпионов, с легкостью проникавших не только в занятый турками Тавриз, но в самые Исфахан и Багдад. Не меньше пользы в сем деликатном занятии приносили здешние купцы: иные даже бесплатно, ради благоволения начальства. Беседы с торговым людом обнаружили предосудительные для русской администрации тенденции. Вывоз персидского шелка упал повсеместно, однако астраханское направление пострадало больше, нежели турецкое. С каспийских берегов ходили караваны в Смирну и Алеппо! Обещая покровительство и защиту, я привлек множество скупщиков в контрагенты новорожденной компании и сам, за недостатком приказчиков, заключал контракты на поставку товара. Как переманить торговлю на свои, российские пути, вместо турецких? Всего лишь устранить искусственные препоны и лишние поборы! Несложно по идее, но не по исполнению. Даже при поддержке вошедшего в долю Шафирова, президента Коммерц-коллегии, поладить с оседлавшим Волгу Волынским не вышло: жадность его превосходила всякую меру. Азовский губернатор Григорий Чернышев оказался разумней, дорога к морю — короче, а там в дело могли вступить мои же, но купленные на подставных оттоманских греков корабли. Коммерческие планы на ближайшее лето выглядели вдохновляюще.
Толковать со знатными людьми было несравненно трудней, чем с купцами. При слабом правлении Хусейна персидские губернаторы почти превратились в самостоятельных ханов, подати собирали на себя и не желали делиться ни с шахом, ни, тем более, с чужеземцами. Удобнейшим инструментом подчинения зарвавшихся вельмож могли служить раздоры и соперничество между претендентами на одно и то же место, которые надлежало всячески раздувать, вынуждая слабейших прибегать к нашей помощи; однако нужных политических талантов я в себе не чувствовал и с легким сердцем препоручил сие поднаторевшему в азиатских интригах Левашову. Сам же сосредоточился на воинских действиях. К началу весны город и равнина вокруг него были очищены от бунтовщиков: одни ломали камень в Дербенте, другие ушли в недальние горы, третьи притихли от страха. Стало возможно без опаски сократить здешние гарнизоны и заняться лезгинцами.
С чего следует начинать подготовку к любой войне, большой или малой? С экзерцирования солдат, заготовления провианта и амуниции? Не только. Стоит озаботиться людским мнением. Еще зимою полковник Безобразов занял по моему приказу Сальяны; Гуссейн со всем семейством и приближенными бежал в Шемаху к Дауд-беку. В прокламации, переведенной на персидское и татарское наречия и распространенной по всему Кавказу, я припомнил беглому наибу злодейское умерщвление Зимбулатова, назначил изрядную цену за голову негодяя (а за живого — вдвое) и обещал сокрушить любого, под чьим
