— Вы тоже слышали это? — мрачный голос Джекаби пробился сквозь ветер.
Я угрюмо кивнула.
— Так грустно, — произнесла я.
— Да, — ответил Джекаби, — у миссис Морриган удивительный голос.
При упоминании имени банши в маленьком окошке мелькнул разряд молнии, но гром потом так и не прогремел. Я плюхнулась на лавку, у меня закружилась голова. Я слушала плачь, плачь банши — слушала звук неминуемого приближения сквозь шторм наших смертей.
— Торт?
Мой затуманенный взгляд сфокусировался. Полисмен с моржовыми усами держал поднос с несколькими веселенькими кусочками торта ко дню рождения. Он протолкнул один через отверстие внизу моей камеры.
— В любом случае, он зачерствеет, — произнес он любезно, — и у нас заведутся муравьи.
Джекаби изобразил слабую улыбку, когда мужчина протолкнул и ему кусочек.
— Спасибо, офицер, — произнес он. — Желаю вам долгих лет.
Глава Двадцать Первая
Следующие часы, в течение которых штормовой ветер набрасывался на стены участка, казались днями. Мы сидели в полумили от Эмерланд Арк и слушали вопли банши, которые как приливы и отливы то нахлынут, то отступят. Я вспомнила образ мистера Хендерсона. Подушки привязаны к ушам в тщетной попытке заглушить звук. Сейчас его действия не казались таким уж сумасшествием.
Песня, словно водоворот, мощный, сбивающий с ног, затягивала меня все глубже. Временами мелодичная, воспетая красивыми стремительными тонами изысканной печали, она сменялась жалким диссонансом женщины в муках печали, и так снова и снова. Между ними не было перерывов, и чем больше я погружалась в плач, тем больше мне казалось, что они единое целое. Казалось, это голос моей мамы и одновременно мой голос, и в тоже время вообще никаких голосов. Никакие слова на всех языках мира не могли бы так точно передать мое ощущение печали предстоящей погибели. Это была последняя песня, которую мне суждено услышать.
С большим трудом я смогла вернуть сознание в тусклый полицейский участок. Я взглянула на Джекаби в соседней камере, который стоял у узкого, высоко
