– Все, все, я понял. Давай-ка ты их в поруб пока, он, слава богам, не сгорел. Потом разбираться с ними будем.
– Я тебя понял, хевдинг.
– Постой. Сколько людей у тебя осталось?
– Двадцать восемь уцелело, есть раненые.
– Запрягай лошадей в телеги и со своими бойцами начинай с южных ворот вывозить двухсотых печенегов к реке. Снимай с них оружие, верхнюю одежду. Тела в реку. Хоронить врагов не будем, нынешним летом откормятся раки и рыба у нас на реке. И пленникам поруб отставить, пусть эти мудозвоны тоже потрудятся на общее благо.
– Не переживай, сделаем красиво, как в Одессе.
– Рыжий, ты хоть знаешь, где та Одесса?
– Сашка объяснял, только я не понял, но что сделаем красиво, не сомневайся.
«Надо что-то делать, пока не поздно, эти два лоботряса мне весь люд своими погаными языками испортят. Уже половина поселка погрязла в словах из их сленга, и ведь никто не удивляется, откуда что берется», – озабоченно подумал Монзырев.
– Толя, Толечка! – из вестимировского ангара, где содержались и сортировались раненые, выбежала простоволосая Галка с ребенком на руках, завернутым в пеленку. Увидав его, вцепилась словно клещами. – Живой, любимый мой.
Монзырев нежно обнял обеих, стараясь не придавить дочь.
– Галчонок, ну, ты чего? Живой, конечно живой. Что мне сделается?
– А говорили, что на северных много народа полегло. Я ждала, ждала, а тебя все нет.
– Так, ведь сейчас работы-то как раз выше крыши. Копченых побили, и жизнь продолжается.
– Ох, я так счастлива, спасибо богине Ладе, молила ее о тебе.
«Дурдом на колесах, славяне Сашку цитируют, словно Мао Цзедуна, а от наших девок вестимировщиной стало попахивать. Не, ну точно надо что- то делать».
– Ты, давай, иди с девчонками – терем в порядок приводите, совещание-то мне проводить где-то надо, а у меня дел за гланды.
«Б…ский род, по-моему, и из меня горбылевщиной поперло».
– Андрей-то жив? – вспомнила об Ищенко Галина.
– А что этому языковому террористу сделается? Коптит небо, все больше ненормативной лексикой.
– Ну, и слава богам!
– Иди уж.
До позднего вечера Монзырев разгребался с делами в крепости и за ее пределами, принимая доклады и отдавая новые распоряжения. Погибшая старшина требовала замены, он тут же на ее место выдвигал тех, кто своим авторитетом мог заставить стронуться с места десятки неотложных дел. Главное в его положении было приставить к делу подходящего человека, помочь ему советом при возникновении какой-либо сложности.
К вечеру все раненые и увечные были обихожены. Рагнар, со своей похоронной командой, очистил территорию южных ворот и западную стену от печенежских трупов. Воевода с отроками подсчитал свои потери. Боривой с командой баб и детей постарше, найдя пригодное место, приступил к копке братской могилы для захоронения погибших славян. Прибывшие разведчики доложили, что на русской территории, подконтрольной Монзыреву, печенегов больше нет, остатки орды, кто не утонул при переправе, ушли на левый берег. Наводился порядок внутри крепости.
Поздним вечером Толик еле притянул свои ноги в терем. Уставший, с потемневшим от забот лицом, он оставил на сутки дежурным по крепости Андрюху. В спальню к жене не пошел, не раздеваясь, стянув лишь кольчугу с поясом да поршни с сопревших ног, добрался до ближайшей лавки, упал на нее и мгновенно уснул.
Он не слышал, как заходила в комнату Людмила, заслышав раскатистый храп, как Галина, сидя рядом, нежно теребила его волосы на голове, как неугомонная детвора, уже ночью закончив дела в городище, гурьбой завалилась в терем, громко обсуждая свои насущные проблемы.
Завтра наступит утро, которое могло не наступить никогда для многих жителей пограничья, и он, поднявшись с лавки, будет решать много вопросов и главный из них, как жить дальше, как выжить в этом мире, а сейчас за окном ночь, и хозяин этой земли просто спит. Хорошо потрудившись, сделал свое дело.
17
Вымотавшись, Сашка спал, и снился ему чудесный сон, будто собрались в его кабинете сослуживцы и самым бессовестным образом давят под пачку сухих пайковых галет вторую бутылку водки. Раскрасневшийся Андрюха Макаркин, как всегда после выпитого, смешав две темы вместе, рассуждает о международной политике и сексуальной революции. Леха Волчок с серьезным видом, смежив у переносицы густые брови, пытается понять его, никак не врубаясь, как может влиять одно на другое, но все же после выкрика Макаркина: «Да, у нас все депутаты голубые!» на его хмуром лице появляется хитрая улыбка.
Сашка, банкуя, разливает остатки прозрачной жидкости по стаканам:
