– Так и не лезу!
– Чего смуту наводишь?!
– Да какую смуту? Ты по-людски поясни, а то пришел, да все загадками голову морочишь.
– Коли угодно Богу, то и живот сохранится. А нет ежели, то и, знать, срок подошел душу отдать.
– И что? – Булыцкий уже начал понимать, к чему клонит визитер, но продолжал делать вид, что слова служителя ему не ясны.
– Того, что нечего лазарету твоему в Москве делать! Негоже Богу указывать, что и как быть должно!
– В чем же указка моя? Суждено Богу душу отдать, так и отдаст, что с лазаретом, а что и без него. А спастись ежели по судьбе прописано, то так тому и быть.
– Умен шибко, я посмотрю, – оскалился в ответ священнослужитель.
– Ты, Фрол, ежели что по делу, говори. А языками почесать желаешь, так знай: лазареты те и Сергием Радонежским благословлены, и самим владыкой. А раз так, то не сошке навроде тебя решать за промысел божий, – глядя, как напрягся служитель, с наслаждением отпустил оплеуху хозяин дома.
– А не тебе судить!
– Так и не тебе, – усмехнулся в ответ Булыцкий. – Коли все, так и ступай с миром, – насладившись триумфом, продолжил он. – А если есть чего говорить, так не тяни. А паче, молитву сотворив, за стол садись да диковин отведай, – преподаватель указал на чугунок с тушеной картошечкой, сготовленной специально по его наказу. – Как кумовья и погутарим, а не как вороги.
– Грех! – подскочив на ноги, прошипел служитель.
– Не суди.
– Ох, Никола! – прошипел в ответ диакон. Впрочем, продолжать не стал. Лишь вышел из комнаты, напоследок грохнув дверью. За ним, разом убавив и в спеси своей, и борзоте, бочком ушмыгнул послушник.
– Ишь, осерчали, – проворчал пенсионер.
– Не к добру, – покачала головой Алена.
– Чего говоришь?
– Не к добру, – негромко отвечала женщина. – Фрол, поговаривают, душою не чист. Его, молва идет, Феофан за дела лихие поперву анафеме предал, а потом простил, да к себе приблизил, да обучать начал.
– Так и что, – Булыцкий лишь пожал плечами. – Мало, что ли, таких? Вон и разбойники святыми становились.
– То – сами. А то – Феофан приголубил.
– Умна, я погляжу, – кивнул пенсионер. – Чего еще ведаешь?
– Муж – воин, – вместо ответа негромко заговорила та. – И забота его о том, чтобы дом – полная чаша, да ни один ворог даже близко не посмел. Так и нужны ему – руки крепки да голова холодна. А женка – очага хранительница. Ее забота, чтобы в доме мир да склад. А раз так, то и сердце надобно ей нечерствое. Мое сердце говорит, что хоть и сдюжил ты в этот раз да перемог Фрола, да не последняя то ваша с ним сшибка. И хоть ты у Киприана в почете нынче, слава та – что тень. Покуда владыка-солнце благоволит, так и видна, и хороша. А как уйдет за тучки солнце, так и тень угаснет. Нет любви в сердце Фрола, а страх да злоба черная. Так что ты его сторонись да почем зря не дразни. Себе потом дороже выйдет.
– Думаешь?
– Сердцем чую, да его-то и не обманешь. Что на душе лежит, как на духу и поведала. А голова у нас – ты. Тебе дальше и думать.
– Благодарю тебя, Аленка. Науку дала.
– Муж да жена – одна сатана. Отдохнул бы, – снова улыбнулась она. – День навылет на ногах, да еще и горячка твоя.
– Что?
– Не злоба то была. И самому же ведомо, что не она. Так ведь?
– Так, – поколебавшись, кивнул мужчина.
– То, как покрывало, сквозь которое не углядеть… Глаза под ним спрятал, и не видать ничего. Откинул – так и вновь зрячий.
– Ты о чем?
– О том, что душу твою, видать, уже Бог с Дьяволом самим делить начинают; то один, то другой к себе зовет. Как Бог на небеса, так и свет ты несешь. Как Дьявол, так и слепнешь да дела лихие творишь. Оно, видать, сума твоя уж полна; мож, пора и обернуться да поглядеть, чего там, за спиною лишнего.
– Что же вы про суму заладили: ты, Милован… – внезапно оборвался он, вспомнив про необычный свой сон. Впервые, наверное, за полгода. И ведь правда: после визита Ягайло с братьями своими ни тебе приступов не повторялось, ни снов подобных, а тут, да на месте на ровном. Поприметил уже учитель, что такие вещи никогда просто так не происходят. Уж если стряслось, то жди беду, хоть бы и слово то сначала обычное. А слово, оно за собой и дело подтягивает.
– Так и ведомо: путь к Богу – не близок да через тернии. Грешки да грехи, что в дороге случаются, – в суму, сума – на замок, да назад тянет.
