да вертеться будет, а все одно, не обманешь. Да, прочности в нем нет, сметка только и одна. А в квадрате хитрости нет. Мощь да крепость. С места не сдвинуть да не переломить. Квадрат надобен, – словно бы читая мысли товарища, разговорившись, не мог остановиться старик.
– Ты, Лель, вот чего, – встрепенулся пенсионер. – Теперь ведомо тебе, на что оно все. Ты за труд не сочти да сделай, чтобы чин чином все… – и пока мастер по привычке своей переваривать начал информацию, предпочел быстренько смыться, понимая, что этот разговор может затянуться до самого вечера.
Впрочем, причиной бегства был не только специфический стиль общения плотницкого. В посаде уже поджидал его смекалистый парнишка по имени Ерш, от безысходности на эксперименты готовый. А тут еще в сукне потребность, а к ней – обида на ткачей местных. И хоть несколько централизованных заказов оживили интерес со стороны и купцов, и мелких производителей, в очередной раз показалась слабость одиночек-поставщиков: и текстура, и цвета материи получились настолько разными, что даже и кузовки оттенками пестрели всякими! А что там говорить о форме для потешников?! А времени на это все надобно – так и просто беда. Вон, пока под кузовок убранство полотна готовили: меряли, резали, сшивали, пока с потягами лаялись, не желавшими нововведение принимать, ибо за нее, как выяснилось, им и расплачиваться надобно было, оно и времени утекло – прорва. Так что уже и не чаял Булыцкий, что хоть и к Рождеству хотя бы и половину мальцов одеть успеют.
А тут еще, как на грех, бабы-пряхи, как одна, особачились на пенсионера за то, что с прялками новыми выработка увеличиваться начала, а с ней и цены вниз поползли. А обозлившись, нет-нет, да при встрече кто с коромыслом, кто с поленом, а кто и с тряпкой мокрой гонялись за новатором, вереща и причитая на все лады.
– Ах ты аспид проклятый! Душегуб!
– Сказано же, – тикая от очередной разъяренной бабы, орал в ответ Николай Сергеевич, – прялки с колесами берите!
– Он еще указывать будет! Мужью прялку на чертовщину его сменить! Бога побойся!
– Вот и сиди с пряжей своею никому не нужной! А я еще сподоблюсь да соседкам твоим раздам!
– Тьфу на тебя, проклятый! – запнувшись и со всего маху влетев в заросли крапивы, всхлипывая и размазывая по лицу слезы, выругалась преследовательница.
– Ух, упертые, – переводя дух, проворчал Булыцкий. Впрочем, эта погоня, в отличие от многих предыдущих, дала пищу для размышлений. Ведь если в лоб не получается задачу решить, то почему бы не попробовать иначе? Пусть мужья и дарят бабам своим станки ножные, но не прялки. А раз так, то имело смысл разузнать, кто в последнее время к кому сватался, да попробовать диковины свои предложить. Только в этот раз – уже не безвозмездно, ибо понял вещь простую пришелец: дармовое и не ценится совсем.
И пусть по такому раскладу новинка сначала через тех, кто побогаче да познатнее пойдет. В том тоже, чуть подумав, пенсионер свои выгоды углядел: у таких она точно не залежится, а с умом использоваться начнет. Оборотистые точно выгоду увидят от большего количества пряжи, что хоть для себя, а хоть и для продажи. А раз так, то и ткачам – повод задуматься; пряжи-то цена еще вниз пойдет, так и за сукно уже драть столько не получится. Покупатели не поймут. А раз так, то хочешь не хочешь, но про увеличение производительности задумаешься. А там – и потребность в дополнительном сырье, и, значит, стимул к развитию животноводства, а может, и к дополнительной экспансии в новые земли… Хотя и не факт, конечно, что знатные на продажу изготавливать возьмутся материал.
Вот так, мало-помалу, шаг за шагом пожилой человек двигался вперед, делами да словами своими ратуя за ускорение перехода от натурального обмена к товарно-денежным отношениям. Производительность увеличивая да за унификации ратуя, технологии новые внедряя да торговлю розничную постепенно, плавно, да развивая. Ведь и понятно было, что пока нет потребности стабильной, нет смысла и артели организовывать. Здесь перед трудовиком остро встала проблема сродни той, на которую в свое время наткнулся Эдисон, мало ведь лампочку изобрести. Надо так сделать, чтобы она востребованной стала! А как? Да тех же юнцов одеть, да кузовки, полюбившиеся горожанам, обить. А еще – скатерти в обиход ввести и, может, еще чего… Форму в университеты – ученикам, например. А если стекло научиться, то и на занавески, дай Бог, использоваться начнет. Так, мало-помалу, и, даст Бог, в страны заморские сукно работы тонкой пойдет из Руси Московской. И ох, как учитель верить хотел в то, что еще при его жизни случится то! Оттого и спешка такая.
И зашевелилась неуклюжая, ориентированная на натуральный обмен система! Затянули свои напевы пряхи, на веретена наматывая нити тонкие, сновальщицы статно начали их натягивать, чтобы потом, зарядив их в примитивные ткацкие станки, размеренно приступить к наработке тканей, которые и выменивались бойкими коробейниками на вещички, в хозяйстве необходимые.
Такая неспешность хоть и понятна была Булыцкому, а все равно раздражала. И хоть по задумке пожилого человека, появление в селах менял- коробейников должно было ускорить процессы, хоть чуть, но, обострив конкуренцию среди кустарей, не очень-то это и помогло. Народец-то и сам мог себя обеспечить практически всем необходимым. Вот и получалось, что венцом системы, насильно внедряемой Булыцким, должно было стать появление простейшей разменной монеты в больших количествах да обострение конкуренции за счет появления новых, более эффективных производителей. Ну и крупных централизованных заказов, за которые и ратовал сейчас пришелец.
Вот тем и приглянулся Ерш Николаю Сергеевичу, что юн был да горяч. А еще – что опытом не обременен богатым, а потому и не зациклен на неторопливых дедовских методах работы. А еще – смекалист! И в нужде! А раз так, то, по прикидкам трудовика, идее модернизации средства выживания огромного семейства не противящийся. И хоть ткачеством, по обыкновению, женщины в доме занимались, «добро» на эксперименты дать мог только
