– Да от тебя любая девушка без ума будет! К тому же теперь ты не на помойке живешь! Непонятно только, почему ты хочешь, чтобы я была твоей девушкой…
– В смысле?
Ему и в голову не приходило, что она может сомневаться! Она ж всегда выглядела такой уверенной в себе!
Но она только крепче натянула на плечи одеяло и посмотрела на свои босые ноги с недовольной гримасой:
– Я себялюбива.
– Ты… честолюбива, вот. И мне это нравится.
– Я злая.
– Нет. Ты остроумная. И это мне тоже нравится.
Она осторожно потерла шрам на щеке:
– Я страшная.
Тут он зверски разозлился – даже сам от себя такого не ожидал:
– Какой идиот это сказал? Во-первых, это вранье, во-вторых, я ему рыло начищу!
– Я сама могу кому угодно рыло начистить. В этом вся и проблема. Я не… ну, ты понимаешь.
И она вытащила руку из-под одеяла и почесала бритую половину головы.
– Я не такая, какой должна быть девушка. Или женщина. Никогда не была и не буду. Я не умею…
– Чего?
– Ну… улыбаться. Не знаю… шить. Тоже не умею, вот.
– Мне не нужно ничего зашивать!
И он съехал со своего рундука и встал перед ней на колени. Его сомнения рассеялись. Перед этим все как-то расстроилось, и он не позволит этому случиться снова. Упрется изо всех сил – и не позволит.
– Я засматривался на тебя еще с нашего приезда в Первогород. Или даже раньше.
И он протянул руку и накрыл ее ладонь своей. Может, это и выглядело неуклюже, зато все честно.
– Просто я думал, что такая, как ты, – не для меня.
И он посмотрел ей в лицо, отчаянно пытаясь подобрать нужные слова:
– Я когда смотрю на тебя и понимаю, что ты моя… в общем, я чувствую… словно награду выиграл.
– Награду, на которую никто другой не позарился… – пробормотала она.
– А мне плевать на других! – сказал он и опять разозлился – она даже глаза вскинула. – Ежели они такие дурни и сами не видят, что хоть все море обплыви, лучше тебя не сыщешь, – мне же лучше, вот!
И он замолчал, и залился краской, и подумал, что вот теперь точно все испортил.
– Мне приятней слов в жизни никто не говорил.
И она протянула руку и откинула волосы ему с лица. Так ласково и нежно, словно перышко его коснулось. И он думать не мог, что она может быть такой нежной.
– Мне тоже приятного мало в жизни говорили. Ну так и что ж теперь…
Одеяло сползло с ее голого плеча, и он потянул его вниз и провел рукой по ее боку, по спине, и кожа шуршала о кожу, такая теплая и гладкая, и она прикрыла глаза, и его…
И тут внизу раздался грохот. Кто-то колотил во входную дверь, да так, что стало понятно: надо идти открывать. Бранд услышал скрип отодвигаемого засова и чьи-то голоса.
– Боги, – пробормотала Колючка, в ужасе распахнув глаза. – А если это матушка?
Никогда в жизни они так быстро не одевались – даже когда на них в степи коневоды налетели. Они хватали одежду, кидали ее друг другу, спешно натягивали на себя, он путался в пуговицах и в результате застегнул все сикось-накось, потому что смотрел не на пуговицы, а на то, как она на попе штаны поправляет. Краешком глаза.
– Бранд? – послышался голос Рин.
Они застыли без движения, он в одном сапоге, она и вовсе босая, и Бранд осторожно отозвался:
– Да?
– Ты там как? – Рин поднималась по лестнице.
– Хорошо!
– Ты один?
Она уж у самой двери!
