– А сейчас и времена-то не лучшие… – отозвался Раук.
На развалинах сгоревшего дома стоял на коленях старик – весь в саже, тонкие волосы развевались на ветру. И хрипло повторял, глядя в небо:
– Они увели моих сыновей. Увели моих сыновей. Увели моих сыновей…
– Бедный дядька…
И Раук утер ладонью текущий нос и поморщился, взвешивая на руке щит. Они как из Торлбю отплыли, он все морщился.
– С рукой что-то? – спросил Бранд.
– Стрелой попали пару недель назад. Ничо страшного.
Выглядел Раук не очень. Какой-то весь исхудавший, изможденный, даже глаза какими-то бесцветными стали – ни следа не осталось от прежнего боевого задора и наглости. Бранд и в жизни не думал, что будет скучать по прежнему Рауку – и на тебе.
– Щит понести?
Раук сначала было вскинулся – мол, как так? А потом враз сник и тихо ответил:
– Спасибо.
И уронил щит, застонал сквозь стиснутые зубы и пару раз крутанул рукой:
– Рана-то плевая, а как болит, зараза…
– Наверняка уж скоро затянется, – подбодрил Бранд, закидывая второй щит за спину.
Похоже, сегодня они им все равно не понадобятся – ванстерцы уже давно ушли. Ну и к лучшему – Хуннан собрал весьма жалкое ополчение. Пара десятков мальчишек в доспехе не по росту, чуть старше Колла, но совсем зеленых. Они стояли и испуганно таращились на пожарище. Несколько седобродых стариков, один и вовсе беззубый, другой лысый, а третий с мечом, заросшим ржавчиной от рукояти до затупившегося кончика. И раненые. Раук, парень, которому выбили глаз, до сих пор кровивший из-под повязок, и еще один, с раненой ногой, от которого толку никакого – он только всех задерживал. Ну и Сордаф, целый и невредимый, насколько мог судить Бранд. Просто Сордаф – он же идиот, это всем известно.
Бранд разочарованно вздохнул. И ради этого он оставил Колючку? Голую. В своей кровати. Вообще без одежды. Да уж, боги свидетели, много дурацких решений он принял в своей жизни, но это – худшее. Пребывать в свете ему захотелось, ага. Лучше б он в тепле сейчас лежал.
Раук растирал руку бледными пальцами.
– Надеюсь, скоро заживет… Как в щитовой стене стоять-то, ежли рука ранена? Ты стоял когда-нибудь?
Раньше он бы с подначкой спросил. А сейчас в голосе звучал лишь страх.
– Да, на Запретной.
Раньше он бы с гордостью ответил. А сейчас ему в голову лезло, как он кинжал всадил в чье-то тело. И ему тоже стало страшно.
– В бою с коневодами. Не знаю, чего они на нас полезли, но… в общем, бой был. А ты?
– Я тоже стоял, да. Стычка была, с ванстерцами, пару месяцев назад.
Раук с шумом втянул в себя сопли, и оба замолчали, вспоминая то, что совсем не хотелось вспоминать.
– Убил кого-нить?
– Угу.
Перед глазами всплыло лицо того коневода.
– А ты?
– Угу, – отозвался Раук, глядя в землю.
– А Колючка шестерых, представляешь? – он произнес это слишком громким и слишком веселым голосом – но боги, как же не хотелось поговорить о том, как он стоял и убивал.
– Ты б видел, как она дралась! Жизнь мне спасла.
– Некоторым нравится, да.
Раук все так же тупо таращился своими бесцветными глазами в землю.
– А остальным, я так понял, нет. Лишь бы это все быстрей кончилось, вот как все думают.
Бранд хмуро оглядел пепелище на месте деревни. А ведь здесь люди жили, надеялись на что-то…
– А помнишь, как раньше все думали? Пойдем в поход, братство, все такое…
– Да, вон оно как все вышло. Не как в песнях.
– Нет, совсем не как в песнях, – и Бранд поддернул оба щита повыше.
– Они увели моих сыновей. Они увели моих сыновей. Они увели моих сыновей…
Мастер Хуннан поговорил с женщиной, которая успела убежать, когда пришли ванстерцы. А теперь шел к ним, засунув правую руку за пояс, более хмурый, чем обычно. Седые волосы развевались на ветру.
– Пришли на закате, два дня назад. Говорит, дюжины две их было, но я думаю, меньше. И при них собаки были. Убили двоих, десятерых увели в
