можно было смело снимать и стирать. Разница все равно не видна. Отжав и развесив часть своих одеяний по кустам, Люся пригрелась на солнце и сама не заметила, как задремала, убаюканная идиллическим речным пейзажем, шелестом тростника и пением ветра в ивовых ветвях…
Она проснулась внезапно, будто кто-то толкнул ее, от ощущения чужого взгляда на коже. Выхватив подаренный генералом кинжал, Люся хищно выгнулась, оглянулась – и чуть не упала от облегчения. Из шелестящих зарослей на нее влажными темными глазищами смотрела лошадь.
То есть конь. Оправившись от первого изумления, Людмила с вновь нарастающей тревогой отметила, что это определенно конь, причем боевой. Высокий вороной жеребец, такой… роскошный, словно выпрыгнул прямо со страниц богато иллюстрированного сборника сказок Пушкина, шумно вздохнул и ударил оземь копытом. Девушка аж зажмурилась. На миг ей показалось, что сейчас из-под копыт сказочного коня сверкнет золотой дождь.
– Ну здравствуй… – Она нерешительно протянула к вороному руку, всерьез опасаясь, что он сейчас растает от неосторожного движения, как отражение на затуманенном дыханием стекле.
Конь помотал головой и всхрапнул. Люся заметила, что повод уздечки запутался в кустах, и жеребец пытается высвободиться.
– Погоди, малыш, сейчас я тебе помогу… – Девушка приблизилась к лошади с опаской. «Малыш» вблизи показался огромным, как паровоз, а внимательным глазом косил так, словно примеривался, за какое место куснуть дерзкую девицу. Лошади – они вообще здорово кусаются, а уж если этакая зверюга решит пустить в ход свои зубищи…
Но конь стоял на удивление спокойно и терпеливо ждал, пока Люся дрожащими руками распутает повод. А когда она закончила и отступила на шаг, вдруг вздохнул шумно и жарко, будто приоткрылась дверца топки паровозного котла, надвинулся на девушку и внезапно опустил голову ей на плечо.
Люся даже чуть присела от неожиданности, да так и замерла не дыша, только сердце бухало гулко и тяжело, словно лошадиные копыта. Мягкие бархатные губы тронули ее ухо, а затем жеребец осторожно взял ее зубами за край одежды и ощутимо потянул.
– Что?.. – выдохнула она, отмирая. И вдруг поняла.
Боевой конь, оседланный, но без седока. Куда, к кому может он звать ее, если не к хозяину?
– Э… ты уверен, малыш? Я, понимаешь, в этих ваших краях совсем не… Ой! Иду! Уговорил!
Когда огромная, сильная и чуть ли не огнедышащая зверюга начинает подталкивать тебя головой, поневоле пойдешь, куда посылают. Тут одного удара копытом хватит, чтобы парочку Люсь размазать тонким слоем по земле китайской. И, кстати, кто-нибудь пробовал убежать от лошади?
– Иду-иду! Можно хоть вещи забрать?
Жеребец ответил нетерпеливым ржанием, которое несложно было перевести как: «Пошевеливайся, немощь двуногая!»
– Значит, ты меня и потащишь! – Девушка сгребла в охапку свои одежки и сердито глянула на подозрительно умную скотину. Скотина оскалила зубищи и вдруг подогнула передние ноги, недвусмысленно приглашая забраться к себе на спину.
– Господи боже, я спятила уже, наверное… – пробормотала Людмила, взгромоздясь в седло. – Эй! Ай! Не урони хоть!
Повод она подобрала с третьей попытки, но только для того, чтобы он опять не зацепился за ветки. Жеребец, похоже, отлично знал, куда идти и с какой скоростью, а сидеть на его спине оказалось удобней, чем на маменькиной софе.
Рассекая грудью тростники, как волны – штевнем, вороной плавно понес Люсю… куда-то. Ощущение волшебства не пропадало. Девушка оглядывалась вокруг с таким чувством, будто то ли еще спит, то ли бредит. Волшебный конь, понимающий человеческую речь… Поди туда, не знаю куда… В сказках ведь и не такое бывает, верно?
Нес конь-огонь Люсю, впрочем, недолго и не сказать чтоб очень далеко. Хотя она сама нипочем бы не добралась до той укромной речной заводи, где жеребец остановился как вкопанный и мотнул головой. Заводь, кстати, оказалась еще более идиллической, чем та, где «небесная лиса» только что купалась. Тут-то как раз и лотосы имелись в наличии, и ива свешивала серебристые ветви прямо к воде, где…
Сперва ей показалось – пучок темных водорослей полощется в воде, но, приглядевшись, девушка с ужасом поняла, что это – волосы. Волосы, цветом и длиной соперничавшие с гривой вороного. А волосы ведь сами по себе в воде не растут, верно?
– Это… – Люся прижала к губам руку. – Мертвец, что ли? Ты! – Она в сердцах стукнула коня по шее. – Ты меня к покойнику привез, морда лошадиная?!
В ответ жеребец всхрапнул и стукнул копытом так, что девушку аж подбросило на его спине.
– Ладно! – проворчала она. – Поняла! Все, все, слезаю! Вот только утопленников мне и не хватало для полного счастья…
Чертыхаясь, она с плеском соскользнула с коня, по щиколотку оказавшись в воде, и, обреченно оглядываясь на коварную животину, пошлепала по мелководью к трупу.
Мужчина лежал на боку, головой на какой-то коряге, пальцами, намертво сведенными судорогой, цепляясь за осклизлое мокрое дерево, и распущенные волосы его полоскались в воде, колыхались, извивались, будто змеи.
– Тьфу, вот ведь пропасть! – Люся нерешительно потопталась над покойником и снова оглянулась на жеребца. – И что мне с ним делать? Эй, скотина! Отвечай! Зачем привез? Похоронить, что ли? Ну так не обессудь тогда, если я твоего хозяина немножко…
Она хотела сказать – «ограблю». К чему покойникам добро-то? А у мужика с таким конем, да в шелковом халате, наверняка по карманам что-то завалялось. А, у них же нет карманов! Ну, тогда за пазухой.
